– Ты, Пал Иваныч, еще не уснул? Это пока еще не история, так, присказка.
– Нет, Матвеич, не уснул. Я уже привык к твоим многослойным историям.
– Почему многослойным?
– Так ты пока до сути дойдешь, обо всем вокруг расскажешь.
– В том-то и суть, что до нее дойти нужно. А что это за суть, если она на поверхности лежит? Это не суть, это – поговорка. А я тебе историю рассказываю, сутью делюсь.
– Рассказывай, рассказывай. Мне, правда, интересно.
Матвеич поворошил угли и нехотя положил в костер пару дровишек. Настроился на нужный лад и продолжил.
«Вот поехал как-то отец на Ирбитскую ярмарку. Недели на три. Меня не взял, сказал, что у него там много дел и без меня будет, некогда будет ему еще и за мной присматривать да пересчитывать. Мне только в радость было никуда не ехать. Пока отца нет, матери одной за всем не уследить, у нас с Федькой вольница наступала. Конечно, кое-что делать все равно приходилось, но пригляду меньше, а свободы больше.
Мне к тому времени уже семнадцать годков было, к девкам тянуло. Я тогда увлекся Оксаной, дочкой кузнеца Савелия Яшина. Так увлекся, что начал в кузню ходить каждый день, на Оксанку посмотреть, да так, позубоскалить. Дядька Савелий тоже не дурак был, быстро мне занятие нашел – то меха качать, то уголь носить. За то мы с Оксанкой видеться могли, а по вечерам по бережку гулять. С озера по вечерам прохладою тянуло, и чтобы не мерзнуть, Оксанка ко мне прижималась, а я ее обнимал и грел.
Отец, когда вернулся, узнал про мои увлечения кузницей да дочкой кузнеца и решил, сперва, меня вожжами поучить. Но я к тому времени уже парень здоровый был, вожжи отобрал. Тогда сели мы с отцом и поговорили по-мужски. Сказал я ему, что нет у меня тяги к цифирям. Мне с железом гораздо интересней. И с Оксаной мне интересно. Против Оксанки у отца ничего не было: «Ежели нравится, – говорит, – так и милуйся, только с пониманием и со всем уважением». А вот то, что я от торговли отойти хочу, отцу шибко не по нраву было. Признался он мне, что есть у него поручение важное от староверской нашей общины. Какое – о том промолчал, но сказал, что от мира отойти ему придется, по скитам все больше будет.
Мне от неожиданности и сказать-то ему было нечего: «А мы как, а мамка?». – «С матерью мы все уже проговорили. Не к другой же бабе я ухожу. Мать все понимает». – Отец помолчал: «Вот только дело я хотел тебе передать. Теперь думать надо – как быть».