– А вы, смотрю, вдвоём меня дожидаетесь, – молвил Руагор-ярл, едва отсмеявшись. – Спасибо тебе, дочка, – подойдя, он нежно погладил Сольвейг по голове, ведь любил дочь своего друга также сильно, как Хорт его детей.– Видишь, радость у меня, внук поправился.
– Ага, а то не вижу, не в вас, старых замшелых пней, ишь расскрипелись тут, мухоморы, смотрите потроха не надорвите.
Дева вышла из ступора единственным привычным для неё способом, знакомым всем не понаслышке, что заставило друзей вновь зайтись смехом.
Раскрасневшийся Руагор, утерев выступившие на глаза слёзы, приобнял Сольвейг и чмокнул в щёку.
– Знаешь, дочка, у тебя ведь ноги молодые, не у нас, старых пней, ты сбегай до дома, расскажи Аникен, а то та небось места себе не находит, да упреди слуг, чтобы мёд да брагу готовили – праздновать будем.
– Вам лишь бы бороды смачивать, – ответила она уже на бегу.
Добежала Хортдоттир до главного дома Лёрствёрта быстро и практически без задержек. Если не считать за таковую маленький инцидент у кузни, что некогда принадлежала Скеги, а ныне его сыну Бруни, тоже знатному мастеру. Там на подворье стояла распряжённая повозка, и молодые плечистые подмастерья, обнажённые по пояс, разгружали железные крицы. А чуть поодаль в проходе меж телегой и стеной соседнего к кузне дома стоял следивший за разгрузкой юноша – по-видимому, один из возниц, что привезли крицы из рудника, и, по-видимому, ни разу не встречавший дочь знаменитого Хорта одноглазого. Не сбавляя хода, несущая радостную весть Сольвейг просто двинула вставшую на пути помеху левым плечом, но парень оказался сноровист и успел ухватить пробегающую деву за руку.
– Сдурела, блажная, людей не в… – но окрик его тут-же оборвался. Не теряя скорости, Хортдоттир резко присела на носках и, развернувшись, прыгнула обратно навстречу парню, впечатав тому под вздох колено, да так, что незадачливого возницу под смех кузнечных подмастерьев закинуло прямо на телегу, где он и остался лежать, хватая ртом воздух, пытаясь вздохнуть. А Сольвейг как ни в чём не бывало продолжила бежать, махнув рукой мастеру Бруни.
– Здрав будь, Скегисан, пусть ярче пылает пламя в твоём горне.
– И тебе долгих лет и коротких зим, юная дева щита, – стоявший невдалеке от наковальни и горна, облокотившись на один из столбов навеса кузни, мастер в кожаном фартуке и повязанном на голове платке приветственно вскинул руку с зажатым в ней молотом. На обожжённом, вечно красном от жара лице Бруни с вечно опалённой бородой играла снисходительная улыбка.