Я села на диван, вынула телефон, набрала Макса. «Аппарат
абонента выключен…»
Что же с тобой случилось, Максюша?
Я редко так его вслух называю, и только наедине. Он всегда
напускает на себя такой суровый вид, и это с ласковым именем совсем
не вяжется.
Когда ввели закон о поднадзорных группах, выяснилось, что я, так
мечтавшая быть официально зачисленной в дружину, должна забыть об
этом раз и навсегда. Всего лишь потому, что я дочь кикиморы. Поняв,
что за мной теперь будут постоянно наблюдать, что надо мной будут
стоять опекуны и держать свечку надзиратели, я была в отчаянии.
Спасибо Карпенко, тогда он ещё отнёсся ко мне если не как к дочери
полка, то как к сестре дружины, то есть, как к одной из них. И
надзирателя выделил самого образцового, как он сказал. Я плохо
знала Максима Серова: только в лицо да по имени, невозможно же
завести приятельские отношения со всеми дружинниками сразу.
Известно про него было только то, что он унылый педант и кикимор
ненавидит. Так что, представив себе угрюмую физиономию своего
надзирателя, я поблагодарила судьбу за то, что плановые визиты по
графику полагаются всего раз в две недели, и это можно
пережить.
И началась моя жизнь в качестве поднадзорной. Максим приходил
точно по графику. Был вежлив, вопросы задавал только
предусмотренные инструкцией, подсовывал лист посещений на подпись,
произносил все необходимые напутственные слова и исчезал. «Я
занимаюсь с тобой ерундой», - сказал он мне как-то с досадой. –
«Это такой бредовый закон! Ясно же, что ККМР к генетике никакого
отношения не имеет». «Так не приходи, в чём дело-то?» - удивилась
я. – «Давай, я тебе лист этот на год вперёд подпишу». Он только
головой покачал: «Нет, будем делать всё, как положено. Надо так
надо».
Он приходил, как и раньше, один раз в две недели по графику и
иногда без предупреждения, записывая это в лист посещений, как
внеплановый визит. Только дурацких вопросов по инструкции больше не
задавал. Мы просто беседовали о том, о сём. Оказалось, что Макс
совсем не угрюмый и не злой, что он много знает, умеет заразительно
улыбаться и неплохо справляется с починкой бытовой техники. Руки у
него были умелые, движения плавные, а вечно печальный взгляд… ну,
что ж, видимо, была к тому причина.
Однажды он приехал внезапно, не в гражданском, как ребята обычно
ходят по квартирам, а в форменной куртке, порезанной и заляпанной
свежей кровью. Показал глубоко пропоротые царапины на шее. «Ты
извини», - сказал он виновато. – «Я не могу в таком виде дома
появиться. Мне надо привести себя в порядок. Пустишь?» Я обработала
ему раны, выстирала, высушила и зашила куртку, не задавая вопросов.
«Всё, можешь идти. Теперь жена не испугается». «Да не жена», -
усмехнулся он. – «Я с отцом живу. У него от такого зрелища третий
инфаркт случиться может».