– Может, он спит. Я попозже зайду…
– Ничего, этот проснется как миленький.
Иногда она называет мужа “этот”, иногда сокращает его имя до Барту. Сейчас, прижавшись щекой к доскам, она трясет щеколду. Наконец из спальни доносится:
– Зачем?
С самого приезда Сидониу Роза не устает удивляться. Вот, например, что это за вопрос вместо “кто там?”. Но дона Мунда уже объясняет, что привела доктора. Муж цедит сквозь зубы: врач пусть войдет один, а то при виде жены у него пульс сбивается, черти б ее драли при всем к ней почтении.
Теперь надо ждать, пока он откроет. Дона Мунда истолковывает врачу-португальцу смысл тягучих и вязких звуков, доносящихся из-за двери. Слышно, как старый Бартоломеу медленно, как застывающая лава, сползает с кресла, слышно, как стонет, нагибаясь, чтобы надеть носки. А сейчас, говорит Мунда, сейчас он натянет чулки, чтобы они прикрывали колени.
– Ваш муж так тщательно обувается…
– Да ладно! Ему просто стыдно.
– Стыдно?
– Он говорит, что у него все ноги в коросте, а ногти отросли так, что аж землю загребают.
– Ну, дона Мунда…
– Это не я говорю, это он. А еще рассказывает, что его дед перед смертью покрылся чешуей…
Если верить Бартоломеу, это у них семейное – перед смертью превращаться в ящерицу. Вот и он постепенно ящеризируется. Тело, правда, еще кое-как держится, но душа-бедняга уже пресмыкается вовсю. Жена ворчит, а потом вздыхает:
– Остался бы дурень в больнице. Да ведь такому хоть кол на голове теши! А в городе – так ему было хорошо.
Бартоломеу не выписался, сбежал. Ему поставили капельницу от слабости, кормили через кровь. Но сам он считал, что все наоборот: это его флюиды, которые выкачивают из него через вену, кормят всю больницу. Краденая кровь бежит по жилам здания, стекает по стенам и на закате отражается в небесах. “Больница – место нездоровое”, – заявил старик, дал деру и вернулся в свою берлогу: “У нас с моим домом на двоих одна болезнь – тоска по невозможному”.
– А уж мне до чего было хорошо! – стонет жена. – Лучшее, что со мной в жизни случилось, – это когда дурня упекли в больницу…
Дона Мунда набирает в грудь воздуха для горестного вздоха, но не успевает выдохнуть. Дверь наконец открывается как раз в тот момент, когда врач спрашивает:
– Анализы ему там сделали?
Вместо ответа является Бартоломеу. Бывший механик – тень, тающая в темноте. Он стоит, вцепившись обеими руками в пряжку, боится, что штаны упадут.