Один раз ее дети напугали. Кричали, ругались матом. Никогда она такого не слышала в Ленинграде, чтобы дети ругались. Другой раз собака прибежала, понюхала ее голую ладонь и заскулила. Потом она шла в магазин, на всякий случай. Но там были только консервы и несъедобный хлеб. Еще почему-то козинаки, только очень старые, даже молодыми зубами не угрызешь. «Беломор» тоже был, но пермский. Жуткая дрянь.
Вторую сигарету она в туалете курила. Открывала все форточки. Боялась, что жены офицеров застукают. С первого дня она их боялась. Пыталась картошку пожарить, плиту ей показали сломанную, и через три часа получилась картофельная каша. Обидно. Он ел и ощупывал ее горячими глазами. Сердито и ласково приговаривал: «Вот эт-та хорошо, вот эт-та я понимаю». И хлопал водку рюмку за рюмкой. В Ленинграде-то у нее хорошо картошка получалась, как бабушка научила.
Потом она его ждала. За окном быстро темнело. Она читала, сидя на койке поджав ноги, и старалась поудобнее устроить живот. Спать хотелось. Ночами не могла заснуть. После всего он сжимал ее так крепко, будто она могла исчезнуть, как дым. Будто она ему приснилась. Дышал ей в ухо и закидывал на нее ноги. Она терпела. Было жарко, душно и тесно. Она думала про утро, про сырники. Один раз она сделала их. Но они все слиплись. Она испугалась и выкинула всё в ведро. Худенький солдатик заметил и покачал головой.
Курить хотелось ужасно. Она осторожно вытянула сигарету, еще три оставалось. Идти в туалет не хотелось. Сделав три затяжки, она услышала шаги в коридоре и, вскочив, потушила сигарету под краном. Нашла бумажку и завернула окурок. Спрятала в чемодан. Он, как всегда, ворвался в комнату и прямо в мокрой шинели принялся ее целовать.
«От тебя куревом пахнет».
Вот черт!
Он отодвинул ее от себя и не раздеваясь бросился на койку.
«Я же просил. Я же тебя просил!»
Она молчала. Он бегал по комнате и ругался. «Потерпи, потерпи немножечко», – говорила она себе. – Скоро все кончится». Накричавшись, он просил прощения и заглядывал ей в глаза. Горячими губами трогал ее висок, как будто мама в детстве проверяла температуру. Она молчала.
В Ленинграде от вокзала до дома было полчаса ходьбы, но она взяла такси. И когда выехали на Невский проспект, счастливо улыбнулась. Слезы текли по ее бледным щекам. За окном лил дождь. Дворники не справлялись. Огромный прекрасный город расстилался широкими улицами до самого дома. А она все плакала и плакала, и гладила свой живот.