– Опять всухомятку едите? – держалась уверенно, будто бы знала. Она кивнула в сторону мух и пустой тарелки, а затем, ловким движением выудив спички из кармана, направилась к плите. – Вы не помните, Лёва приходил?
Тут она осеклась, а затем вновь сосредоточилась – дотянулась до ручки перекрытия газа, раскрутила винт, чиркнула спичкой и подожгла конфорку. Лёва-Лёва-Лёва?
– Нет, – ко мне никто не приходил. На секунду меня поразила мысль, что эта Лерка подкидывала мне этот мусорный мешок. А зачем? С ума свести хочет? И что дальше ей делать с неадекватным? Вроде бы что-то «матрешка» говорила про открытую дверь. Кто-то проникал в квартиру через нее…
– Эх, – досадливо вздохнула она, глядя в холодильник, – как же не приходил? Приходил вон, по супу вижу, что ели. И сыра нет. Кстати, давайте-ка мы с вами и пообедаем, а то я со вчера горячего не видела!
Значит, Лёва ел со мной суп.
– Какой суп?
– Ой, – она отмахнулась рукой, а во второй зажала пакет с морковью, – да я ж вам борщ готовила. Вы меня просите постоянно, но нельзя же столько свеклы есть. Вам и мясо надо. Сейчас такое рагу сделаю – о борще забудете.
Ладно, Лера. Я ел борщ с Левой. А ты моя сиделка. Моя сиделка. А со своим мужиком ты тоже говоришь так, будто бы он совсем тупой? Это же профессиональная деформация.
– Лёва – ваш внук, – ранила и убила. Лера сказала это так, будто бы ничего не случилось, будто бы она говорила так… не в первый раз.
– Я знаю, – я не знал.
– Георгий Владимирович, – Лера резала проворно, овощи мгновенно превращались в кубики, – что вы вчера делали?
– Да как всегда, – Лер, что я тебе сделал, чтобы ты меня так пытала? Впрочем, я могу спросить у нее кое-что важное: – Ты не знаешь, что это за мешок со всяким мусором?
– Тот, в котором проволочное кольцо, пять перьев, коробочка и… – она закончила, миг постояв в ступоре, – часы? Вы про него?
– Да, – точно эта дура подкладывала.
– Господи, а вы ж его никуда не дели? Это о вашей жене память, – Лера полезла в морозильник, откуда достала такой же ровный, кубический кусок мяса. Точно «матрешкиных» рук дело.
– Как жены? – я опустился на стул, спугнув муху. Рука покоилась на сердце, ожидая остановки. Жена! Жена – это же такой человек. Такой! Почему память о ней больше похожа на остатки в ведре из-под раковины, чем на… А что вообще должно напоминать о жене? И где она?