– Пять. Только что. А ты как ушла? Я даже не заметил, глядь, а тебя нигде нет.
Она села, сдвинув плед, немного хриплым со сна голосом сказала:
– Конечно, где там меня было заметить, такая битва титанов завязалась, от вас прикуривать можно было, такие страсти бушевали. Вы уж как-то поспокойнее разбирайтесь, что ли. С вами рядом находиться было страшно, не то, чтобы вникать в суть ваших претензий друг к другу.
– Да ладно, так уж и страшно. Но ты тоже хороша!
– Ой, никто и не спорит. Я, конечно, больше всех виновата.
– Виновата, даже не говори ничего. Зачем ты с ним столько времени там сидела? Курят, шампанское пьют, беседуют… Я долго терпел, но эта дурочка Инна вся избегалась туда-сюда, плакать давай, к Ядрихинскому прибежала жаловаться. Тут уж никто не выдержал. Лера, я в «Витлоре» не последний человек, хоть и не первый. Пока. Про тебя там тоже многие знают и про Вовчика. Чего ты из меня дурака-то делаешь? Кое-кто уже ухмыляться начал и всякую фигню друг другу нашёптывать.
Лерка отвернулась, спустила ноги на пол. Да, пожалуй, сказать тут нечего.
– Хорошо, виновата, так виновата. Но ты же всё купировал, как я понимаю, поэтому так долго там оставался.
– Лера, а что мне оставалось делать? Ты ушла по-английски, никто заметить не успел. Андрюха Илонку услал за другой стол, мы втроём сидели и разговаривали. Работать-то надо. Вот я к тебе и вернулся пьяный-пьяный. Всё, вставай, накрывай стол, будем продолжать праздновать!
Он сгрёб её в охапку и поставил на пол.
– Серёжа, ну, что ты меня как неодушевлённый предмет таскаешь.
– Ещё какой одушевлённый! Лер, ну давай, хочу с тобой новый год, наконец, встретить.
– Да вроде, встретили уже.
– Лера, что ты как старая бабка ворчишь? Надо было не спать, а сидеть и ждать мужа за накрытым столом.
«Конечно, сидеть и ждать за накрытым столом, пока вы там судьбы решаете. И мою в том числе», – сварливо думала Лерка, направляясь к холодильнику.
Северореченск
Лерка сидела за столом в своём кабинете и крутила в руках авторучку. Перед ней лежали гранки только что вычитанного завтрашнего номера. Оставалось только поставить подпись и отправить их в типографию. Номер ей не нравился абсолютно. Какая-то дичь – инициированные сверху национальные проекты надо было освещать на местном материале. Особенно пикантно смотрелось освещение нацпроекта «Доступное жильё» в старом северном городе, почти полностью застроенном деревянными домами пятидесятых-шестидесятых годов прошлого века, а то и бараками времён сталинских строек. Дома эти медленно, но верно ветшали, приходили в негодность, их съедал грибок, разрушали болотистые почвы, фундаменты уходили в вечную мерзлоту. Капитального жилья строилось мало, таких домов в городе можно на пальцах одной руки пересчитать, денег в бюджете на это почти не было. Такая же история наблюдалась и с остальными проектами – «Образование», «Здравоохранение», «Развитие агропромышленного комплекса». Финансирования не было никакого, одна трескотня, и в газете все материалы об этом были легковесными, без конкретики, да ещё и не очень хорошо написанными. Подписывать номер в таком виде не хотелось совсем. У неё оставалось всего полчаса до его сдачи, и Лерка хорошо понимала, что переделать уже ничего нельзя, но оттягивала и оттягивала момент подписания. Она смотрела в окно на заснеженную и покрытую льдом огромную реку. Над ней уже бледнел и догорал красный февральский закат. Завтра снова будет серый ветреный день, опять порывами будет носить по улицам города сухие снеговые заряды, усиливая нарастающую с каждым днём тоску по приближающейся где-то, но не здесь, весне…