– Завтра! – сказал он.
Мы замолчали. Я первая нарушила тишину вопросом:
– Но почему так скоро?
– Так получилось. Комиссия наша приняла решение. Я сегодня весь день с сожалением думал о том, что не смогу видеть вас. Несколько раз звонил, но попадал в какой-то магазин. Был и возле вашего дома. Придумывал всякие хитрости, чтобы увидеть вас, готов был даже позвонить в дверь. Но мне не хотелось подвергать вас новым испытаниям. Если бы уехал, не простившись, я был бы очень несчастен.
Я тоже рассказала, как мечтала о встрече, что вот уже два часа кружу по городу в надежде увидеть его. Эти признания сблизили нас окончательно. Упала последняя завеса, разделявшая нас. Мы перестали стесняться, совсем как родные, и говорили, говорили, забыв обо всём на свете, чувствуя себя на седьмом небе… Но грубая действительности разрушила иллюзию, вторгшись голосом хромого кучера:
– Поедем домой, мне воду возить пора.
Меня будто молотком по голове ударили. Какой позор! Этому уроду, видите ли, воду возить приспичило! Я представила себе окутанный дымом поезд, уносящий моего джигита, и мне стало плохо. Он тоже побледнел и проговорил с трудом:
– Неужели это конец?!
– Нет! – крикнула я, но тут же вспомнила отца и, чтобы унять страх, повторила: – Нет!
Джигит, не говоря ни слова, пожал мне руку, губы наши слились.
– Служба закончится через три месяца, – сказал он. – Как только получу бумагу, первым делом примчусь сюда. Верю, что ты останешься такой же.
– Верь, верь! – воскликнула я.
Мы обменялись адресами, поклялись друг другу в верности, даже если много долгих дней придётся быть в разлуке. Джигит дал хромому серебряный рубль, и тот замолчал.
Я ехала домой, погрузившись в думы. Было такое ощущение, словно я забыла сказать что-то, чего-то не сделала. Наконец, вспомнила: я же ничего не взяла у него на память. И сама ничего не дала. Я твёрдо решила завтра утром пойти на вокзал к поезду и оставить ему на память подарок. Тут же на ум пришло другое. Я велела остановиться возле дома Сахибы-эби, известной у нас кулинарки. Хромой поворчал, но всё же остановился.
– В Тозтубе бедная родственница выходит замуж, – сказала я женщине, – хочу послать ей чак-чак. Завтра поезд уходит туда в семь пятнадцать вечера. Не приготовишь ли?
– Яйца теперь дорогие, и масло, и мёд в цене, – запричитала старушка.