– Да что такое? – Калькин решительным движением высвободился из сострадательных объятий соседа. Ему захотелось добавить что-нибудь противоположное по смыслу, грубое и безапелляционно-решительное, однако он усмирил упомянутый порыв, дабы не усугублять настроение. К тому же ощущение переменившегося голоса было непривычным и стесняло. Потому, не тратясь на дополнительные выражения, он просто оттолкнулся от слабовразумительного Чекалдуева и отправился своей дорогой.
«Сначала надо достоверным способом решить главную задачу, а потом уже допускать разные дополнения и погрешности, – думал он, в умеренном темпе спускаясь по ступенькам, и его мысли походили на осыпавшиеся с дерева пожухлые листья. – Нет, если надо, значит, надо, против необходимости не попрёшь, а всё же обидно, когда ни с того ни с сего – и вдруг вот такое, сразу как обухом по голове. Понятное дело, от энтропии никуда не денешься, и моя жизнь не исключение, она, как ни крути, должна встраиваться в общее русло закономерностей, но неужели так быстро и настолько смешным образом, или я чего-то не понимаю?»
***
На улице солнце светило, но не грело.
Студент Пётр Калькин двигался решительным аллюром, с преувеличенной твёрдостью стараясь наступать на собственную тень. Правда, иногда останавливался, дабы убедиться, что тень от этих усилий не стёрлась и не оставила его преждевременным сиротой без руля и ветрил. Однако остановки занимали секунду-другую, не более, а затем он вновь трогался с места и передвигался по тротуару тревожным шагом, ругаясь в сильных, но негромких выражениях.
Неудивительно, что от него шарахались прохожие. Впрочем, не все подряд. Некоторые, набравшись храбрости, вежливо интересовались – примерно в следующих выражениях:
– Ты зачем это такое?
Или:
– Хренасе, красавчик, и как только такого ещё ноги держат! Обдолбался, что ли, с утра пораньше?
А он вместо ответов вращал воспалёнными от непролазной обеспокоенности глазами и делал раздражённые жесты. Или произносил на ходу нечто отрывисто-неудобоваримое – приблизительно так:
– Пф-ф-ф-рсть!
Или так:
– Пс-с-стрхфль!
Или – попросту, беззатейно:
– Ф-ф-фхых!
В голове у студента всё смешалось и перепуталось до невообразимости. А в небе над ним маячило призрачное лицо хитромудрой француженки Изабеллы Лазаревны Неврубьянц. Оно глумливо скалилось, пучилось и кривлялось, точно посылало сигналы о приближающемся конце мало-мальски удобопонятных смыслов чего бы то ни было.