– Вы знаете, мой муж гений! – вдохновенно продолжала Наденька. – Поверьте, я говорю не как жена, а как читатель, вы со мной согласитесь, когда прочитаете Мишину книгу…
Было очевидно, что Михаил Петрович не считает себя гением, но он не возражал и смотрел на жену с нежностью. – Михаил Петрович, дорогой! Наденька, красавица вы моя! Наслышан, наслышан, поздравляю! – подошёл директор музея.
– Извините, мы с вами ещё обязательно поговорим, – шепнула Наденька Ирине Владимировне и обратилась к директору с теми же тёплыми доверительными интонациями:
– Спасибо, Юрий Александрович. Вы знаете, Михаил Петрович написал гениальную книгу, университет выделил деньги в связи с Мишиным юбилеем, на днях ждём тираж, книга гениальная, просто гениальная!
– Михаил Петрович занимается структурной лингвистикой, – тихо рассказывала Ирине Владимировне знакомая, – его гениальную книгу, кроме Наденьки и двух-трёх специалистов, и читать-то никто не будет. Разумеется, он далеко не гений, но всё же человек неглупый, а главное, порядочный. Его жена умерла пять лет назад, дети взрослые, внуки… Наденька их обожает, хвастает всем, что она бабушка…
– Ах, вы знаете, – звенел счастьем Наденькин голосок, теперь она беседовала с двумя старыми критикессами, – наша младшая внучка Машенька необыкновенно талантливая девочка, одиннадцать лет, а пишет совершенно гениальные стихи, и она так похожа на Мишу!
– Как странно и приятно видеть в наше время счастливого человека, – вздохнула похожая на засушенную ящерицу пожилая дама с уныло опущенными уголками губ.
– Это вы Антона Павловича цитируете? – ввернул директор музея. – «В наше время даже как-то странно видеть счастливого человека… Скорей белого слона увидишь». Рассказ «Счастливчик», помните?
– Да, – нехотя пробормотала засушенная дама, но уголки её губ всё-таки чуть-чуть приподнялись.
Чеховеды с удовольствием подходили к Наденьке, улыбаясь, поздравляли с законным браком, с выходом гениальной книги и семидесятипятилетним юбилеем Михаила Петровича. Солнце уже уверенно и вполне по-весеннему светило в окна чеховского дома, а сам Антон Павлович серьёзно и ласково смотрел на собравшихся сквозь пенсне и тоже, казалось, улыбался.