Лишь только утром и вечером кухарка Диляра вместе с прятавшимся за её юбками Хабибом навещали меня, чтобы оставить мне скудную еду.
Нет, это был не плов и не пахлава, а жидкая похлёбка, в которой едва различимо плавали кусочки баранины. Диляра ставила на пол свечу, и тотчас комната вся целиком освещалась, словно, таинственная пещера Али-бабы.
– О, Аллах, – причитала Диляра, – прости душу нашей жестокой хозяйке. Она не ведает, что творит.
С этими словами Диляра ставила поднос на пол, а мой нос тотчас улавливал ароматы похлёбки. Я заметила Хабиба.
– О, Хабиб, что ты здесь делаешь? Возвращайся обратно к тётушке, иначе если тебя увидят здесь со мной, тебе не сдобровать.
Хабиб вытирал слёзы и мотал своей детской головой:
– Нет, сестра. Мама злая, а ты – добрая. И Альфия – тоже злая.
– Но тебе попадёт.
– Они не найдут меня, – уверил меня мальчик.
Я ела, а затем Диляра уносила пустую миску, чтобы никто ничего не заметил.
На третий день моего заточения в дверях заскрежетал замок, и в комнату вместе со свечой вошла сама тётя Амиран. Тусклый свет свечи осветил её золотые браслеты и серьги.
– Знаешь ли ты, Марджина, почему оказалась здесь? – наконец, после долгого молчания я услышала властный голос Амиран-апы.
– Я разбила Вашу дорогую китайскую вазу, – ответила я.
– Очень дорогую, заметь, которую мы хранили в этом доме очень давно, ибо этой вазы касался покойный император династии Чинь. И это была последняя капля в чаше моего терпения. Ты невнимательна, непочтительна и ленива, к тому же, ешь даже больше, чем твоя сестра, а я очень довольна ею. Я думаю, пожалуй таким, как ты место в домах терпимости, и я продам тебя моей знакомой Фатиме.
Она вдруг замолчала, и мне показалось, что прошла целая вечность прежде, чем тётя Амиран заговорила вновь под дрожание одинокой свечи.
– Но всё можно изменить, – вдруг сказала Амиран-апа.
– Изменить?
– Если ты скажешь, что ты знаешь об алмазе.
– Но я ничего не знаю, – простодушно ответила я.
Тётя Амиран вздохнула.
– Хорошо. Сегодня ты останешься без еды, а завтра я решу, что с тобой делать.
Она ушла со свечой, и в комнате снова стало темно и неуютно. Правда, в ту ночь мне не суждено было голодать. Часа через два по моим ощущениям в комнату вошла Диляра с подносом.
– Я принесла тебе рагу. Ты, должно быть, проголодалась, девочка.