Свет свечи позволял рассмотреть уже немолодое лицо этой доброй женщины. У неё были глубокие чёрные восточные глаза, в которых горел огонь мудрости. «Наверное, подобный взгляд принадлежит всем старикам», – подумала я.
На ней было тёмно-вишнёвое платье с жёлтой полосой по воротнику и подолу.
Наверное, в молодости она была очень хороша собой, но почему-то одинока.
– Спасибо, Диляра-апа, – произнесла я.
– Кушай, девочка, во имя Аллаха, и не думай о плохом.
Курица оказалась очень сочной, возможно, больше мне будет не суждено так вкусно и сытно поесть, судя по угрозам тёти Амиран.
В течение некоторого времени мы так и сидели молча. Наконец, я спросила:
– Диляра-апа, расскажите, почему до сих пор Вы одна?
Она тяжело вздохнула, поправила платок, скрывавший её густые уже поседевшие волосы.
– Когда-то я любила, и возможно, была бы очень счастлива с ним.
– Возможно? Но Вам что-то помешало? – спросила я.
– Он погиб где-то в горах, и я ничего о нём не знаю до сих пор.
Слёзы проступили на моих глазах, ещё немного, и я бы разрыдалась, но мой восточный темперамент и горячая кровь возобладали. Я сдержала свои эмоции и только грустно произнесла:
– Мне жаль, Диляра-апа. Мой отец тоже погиб в горах. И теперь у меня никого нет.
Я почувствовала, как Диляра-апа погладила меня по голове. Она сочувствовала мне, и от этого на моей душе стало теплее.
– А где же Хабиб? – спросила я.
– Он спрашивал о тебе, но я уложила его спать.
– Хабиб – добрый мальчик, – сказала я.
– Совсем не такой, как его родители, – едва слышно проговорила кухарка, возможно, боясь, что нас могут услышать.
Кроме рагу Диляра-апа принесла ещё кусочек халвы, той халвы, которую я всегда так любила.
Она ушла, оставив меня совершенно одну. Свеча дрожала, я ещё раз вдохнула ароматные запахи, исходящие от рагу.
«Почему Амиран-апа думает, что я могу что-то знать об алмазе?» – подумала я.
Мысленно я возблагодарила Аллаха, что тётя Амиран не догадалась обыскать меня, ведь алмаз хранился в кармане моей внутренней юбки. В тот вечер я так и не смогла спокойно уснуть, вспоминая всю свою жизнь, родной дом в Бухаре, в котором существование моё было вполне беззаботным. Я беспокоилась за Лейлу, ведь моя младшая сестрёнка был такой беззащитной. Я бы смогла помочь ей, если бы почувствовала, что ей плохо.
Свеча погасла, рагу и халва были съедены.