– Да если так богат, оклемается, – заметила Госпожа.
– Один тоже так считал, мля, а бизнес прокакал – умер…
– Фи, – сказала Зарина.
– Да я ему говорю, а ты не сразу, исследуй, нах, то-сё… А он говорит: you are right, мля! И, говорит, раньше короли ходили по своему королевству, мля. Одевались, как крестьяне, и ходили, и я, говорит, оденусь, как крестьянин, офисный рабочий, мля, и приеду к вам. И оделся, ты знаешь, нах, как оделся? Охренеть, как оделся! И приехал, Госпожа хорошая, приехал, нах… Инкогнито…
Дмитрий Дмитрий прыснул.
– Ну прикинь, чо захотел, нах… Изнутри узнать цивилизацию! Так и сказал «ци-ви-ли-за-ци-ю», ёпрст! Где он её нашёл? Я, мля, так и не понял, если чо.
– А как же он тут будет, с крестьянами, он разве говорит по-русски? – удивилась Зарина.
– И по-русски, мать его русская… и по-французски, и по-всякому там, по-итальянски… Отец у него француз или… англичанин… басурманин, нах. А, забей! – Дима Дима махнул рукой и, отцепившись от Госпожи, потянулся за новой стопкой. Но как только его голова лишилась опоры, она тут же приклеилась к столу, на этот раз – намертво.
– Зарина, что сидишь? – Полина вернулась не очень довольная, медляк распугал всех одиноких птах, освободив, впрочем, место для вдовы Виктории, которая выписывала на паркете изящные линии с высоким сутулым джентльменом.
– Да чо танцевать, мля… – ответила Зарина, покосившись на бездыханного Диму Диму.
– Господа и Дамы! – обратилась к гостям Хозяйка, как только артист откланялся и все разошлись по своим столикам. – Дамы и Господа, наш благотворительный бал набирает обороты, впереди новые лоты! Поприветствуем работу художника Басюново-Пялькина!
Пока в зал вносили работу Басюново-Пялькина, изображающую натюрморт из рыжего горшка и охапки полевых цветов с названием «Голем Интерстеллар», Хозяйка вдохновенно продолжила:
– А наш бал набирает обороты ещё и в том смысле, Господа, что вскоре он встанет в один ряд с такими престижными балами, как «Красный крест», «Юнисеф» или «Амфар», и наш бал не только встанет в один с ними ряд, но будет самым наиблаготворительнейшим из всех, Господа!
– Из всех балов самый наибал! – вторил ей посвежевший после отдыха в кабинке Хозяин Усадьбы. Вооружившись молоточком, он приготовился взять наконец роль ведущего торгов. Но поскольку наш Хозяин являлся по совместительству владельцем клиники и всю свою жизнь мечтал обзавестись практикой невропатолога, то, прежде чем пустить молоточек в действие, он решил опробовать его силу на юношах-моделях, которые только что бережно расположили картину на сцене и теперь вытянулись по обе стороны от неё, подчёркивая собою красоту резной золочёной рамы. Хозяин деловито прошёлся по коленкам юношей, но те не выдали никакой реакции, если не считать лёгкого дрожания, которое, впрочем, можно приписать обычному волнению от пребывания на сцене, затем перешёл к локтевым сухожилиям и, простучав по ним, вдруг получил неожиданный глухой и вместе с тем раскатистый звук, какой обычно бывает от удара по чему-то глиняному или деревянному с полостью внутри. Хозяин Усадьбы остановился и подтянул очки ближе к переносице – на него смотрел сам Басюнов-Пялькин, примостившийся слева от юноши, и поскольку ростом он был невысок, а юноша был высок чрезвычайно, его наполовину лысая голова заканчивалась как раз там, где начинался локоть соседа.