– Дебатировали это пункт, Валерий Дормидонтович, но пока так решили, а там подкорректируем, думаю.
Люська тем временем разлила чай и разложила остатки недоеденного нами варенья по розеткам, извлечённым из самодельного серванта – стеллажей из тщательно отструганного горбыля, занавешенных марлей. На дне розеток изображен был в три четверти паровоз с красной звездой во весь передок, мчавшийся на всех парах к следующей остановке. Должно быть, в коммуне, потому что у него не было иного пути: ни разъездов, ни стрелок – строгая неумолимая одноколейка, проложенная гораздо раньше, чем хотелось думать или, по крайней мере, чем могло показаться. Такой же паровоз летел и на блюдцах, и на чашках, и даже на заварочном чайнике – сервиз вместе с сервантом, доставшийся мне по наследству от прежних хозяев. Валерий Дормидонтович прихлебнул из чашки и залюбовался паровозом – сначала открывшимся ему на блюдечке, затем на дне розетки, а тут и на боку самой чашки. Он переводил восхищенный взгляд с паровоза на паровоз, словно они были разные не только по размеру, а каждый добавлял отдельной новой сладости эстетическому чувству Валерия Дормидонтовича.
– Вот ведь умели прежде нарисовать так, чтобы звало – даже за чаем, – вздохнул он и прихлебнул с лёгким причмоком, – теперь уж так не могут.
– А я помню, мы с мамой как-то к тёте Дуне приходили чаёвничать, так она нас из этого сервиза угощала, я совсем малявкой была, а помню. Ещё дядя Никанор пьяный, помню, свою чашку чуть не разбил – так она на его эх и ругалась! Чуть не пришибла совсем! – поддержала разговор Люська.
Генка принципиально отодвинул от себя чашку чуть ли не на середину стола, а Люська, очевидно, заранее предвидя такой демарш супруга, поставила предназначавшуюся было ему розетку замше – вторым номером к уже имевшейся у неё:
– Надюш, вот отведай малинового ещё, то – черничное, а это – малиновое, отведай – вку-усное!
– Ну ты, совещательный голос, чего молчишь? Чаем поперхнулся? – вдруг накинулся на меня Генка. – Беспределу потакаешь? Мол, моя хата с краю – двести целковых с меня-то пока не тянут, целёхонькие они у меня в заднем кармане, а голытьба сельская, не трог её, пусть последнее мироедам отдаёт? А я вот пока варенья с ними потрескаю. Вку-усное! – передразнил он жену. – Чисто Мальчиш-Плохиш. Не-ет, ты давай говори, зря, что ль, государство тебя грамоте выучило? Так я говорю, бюро райкома? – обратился он, ещё пуще наддав голосу, к экс-редактору районной газеты.