– Верно. Может ли вообще иметь выбор тот, кого не спрашивали, хочет он рождаться или нет?
Лицо Даруна искривилось. Мир рухнул. Уютная академия, где он провёл свои лучшие годы, и куда надеялся вернуться, возникла перед ним как мираж и исчезла навсегда. То, к чему он стремился, вдруг отдалилось на недосягаемое расстояние.
– Ну и что мне теперь делать? – обречённо спросил новоявленный наместник.
– Всё, чему ты учился, было ради этого. Не заставляй меня думать, что ты потратил время зря.
– Я отправлю письмо в Норлиндор, пусть с убийством разбирается король.
– Нет! Ваша тайна в безопасности только благодаря тому, что о ней никто не знает.
Аластор оставил девочку в руках Даруна и ушёл.
Толпа зашевелилась, зашепталась. Тут и там слышались разговоры:
– Что он сказал? Где все остальные?… Они не придут… Как не придут?… Что произошло?…
Наместника окружили люди. Отсветы пламени костров мелькали на встревоженных лицах. Гомон становился всё громче и громче.
– Молчать! – приказал Дарун. – Сворачивайте балаган и уходите. Праздник окончен.
– Вождя убили! – заголосили из толпы. – Вождь мёртв! Семья вождя мертва!
Дарун смотрел на новорождённую. На девочку с янтарными глазами. А она внимательно смотрела на него сквозь прикрытые веки и шевелила ручонками. Одну она разжала, и Дарун увидел на её ладони белый камень.
– Криолит. Дурной знак! – сказал наместник и, подцепив его двумя пальцами, откинул в грязь.
Девочка заплакала. Он укутал её и закачал, понимая, что уже ненавидит.
Наместник направился к дому.
Курносая девочка лет пяти-шести с белокурыми волосами подняла белый камень с земли, спрятала в карман и побежала за Даруном.
– Дядя!
Он обернулся. Девочка догнала его.
– Как вы её назовёте? – спросила она, приподымаясь на цыпочки, чтобы разглядеть новорождённую.
Дарун вспомнил о камне, который только что выбросил.
– Так и назову «Криолит». Это погибель нашего клана.
Курносая девочка непонимающе уставилась на дядю.
– Криолит… криолит… лит… – забормотала она. – Назовите её Лит! Мы будем играть вместе.
Наместник посмотрел на девчушку и подумал о том, что её отец больше никогда не придёт, но она ещё не знает об этом. Он погиб там, вместе со всеми от руки неизвестного. В славе и доблести? Или в страхе и бесчестии? Этого уже никто не узнает, да и какая теперь разница, – всё равно павших рано или поздно поглотит забвение. Но наместник не чувствовал никакой жалости. Пускай со всем этим разбираются другие. Это не его дело.