– Слушай, Рагна…
– Она не уронит, – веско заверил Гоздава. – Пускай.
Алеш развел руками.
– Вы отец, вам решать.
– Ну, то-то же.
«Фабек справлялся. Наверное, справится и она».
Или девочка уронит лампу, и они все сгорят. Впрочем, таким печальным исходом грозила любая мелочь.
Но по-настоящему Алеш занервничал, когда Ортрун Фретка с порога протянула ему три кетгутовых мотка. Он поблагодарил и, все еще чувствуя холод ее рук, сказал:
– Я советую вам уйти.
Она, избегая его взгляда, спросила:
– Он будет кричать?
Алеш подергал нить.
– Да, будет.
«Поверь мне – гораздо хуже, когда режешь их кожу, а они не кричат».
Збинек Гоздава молча обнял Ортрун. Она положила бледные ладони ему на спину и продолжала без отрыва смотреть на спящего сына. Еник на всякий случай забился в угол. Модвин Фретка вытер потный лоб.
– Мама, – сказала Рагна, потрогав ее за плечо, – иди.
Госпожа Ортрун ушла и закрыла за собой дверь.
Она снова ворвалась в комнату, как только Алеш отправил спать Рагну, падающую с ног от усталости. Гоздава проводил дочь полным боли и гордости взглядом. Девочка держала лампу так крепко, что свет почти не дрожал.
Госпожа Фретка столкнулась с гетманом в дверях и мягко стукнула его ладонью в грудь. Гоздава перехватил ее, коротко прижал пальцы к губам, отпустил и ушел. Поерзав в кресле, Модвин сказал:
– Ты только тише. Он еле заснул.
Ортрун села на колени в изножье постели и сжала в кулаке край покрывала, которым Еник осторожно укутывал Тетрама по пояс, стараясь не тревожить повязку. Алеш вытер руки, оставил полотенце на стенке ведра с подкрашенной кровью водой и потушил лампу.
«Инструменты гремят. Мы унесем их потом».
Он спрятал ящик в темном углу и там же уселся на пол, разрешив себе закрыть глаза. Услышав приглушенный всхлип, Алеш принял его за наваждение.
Еще очень долго абсолютно любые звуки казались ему тихими, как шорох листьев на ветру.
Алеш поселился в этой детской спальне и выучил наизусть расположение рисунков на стенах. Еник пытался угадать, что изображено под тремя курчавыми дождевыми тучами – цветок или странная тощая кошка, пока однажды Томаш, навещая брата, не указал на смазанные шипы.
– Это булава, – сказал мальчик. – Рагна нарисовала.
Еник с удивлением взглянул на Алеша, и он пожал плечами.
«Не знаю. Ладно. Булава так булава».
Под руку с дядькой Тетрам медленно ходил по комнате, когда Алеш разрешил ему вставать. Ютта кормила мальчика с ложки. Томаш читал ему вслух. Рагна иногда заходила, вздыхала и уходила. Гетман появлялся строго дважды в день. Госпожа Ортрун каждый вечер садилась в изножье постели и забывалась к рассвету коротким сном.