Я перебираю вслепую, скрывшись капюшоном. Жаль, не мантия-невидимка – всего лишь ветровка. Я не одинок. Едкая морось вынуждает людей прятаться в панцири.
Пешеходный траффик – движение молекул. Люди-атомы. Хаос. Город ударами каменного сердца разгоняет кровь в артериях проспектов, венах улиц и капиллярах переулков. Гольфстрим денежных потоков не поменяет климат. Озоновые дыры скрылись за солнцезащитными очками. Крыши дышат смогом. Поток плотный, виляю гадюкой. Людская масса даёт шанс смимикрировать. Я растворился в ней, как рафинад в горячем кофе. Раз и всё.
Пелена туч, приплывшая с севера, окислила небо в непроницаемо-серый цвет, украв лучи солнца у мёрзнущих кварталов. Дождь усилился. Проспекты забликовали зеркалами луж, спящих в резервуарах искалеченного асфальта. Снег скроет испражнения осени. К сожалению, людская озлобленность не грязь. Её не спрячешь покрывалом белого наста. Что бы Вам ни говорили: дождь, утро, понедельник, магнитные бури или кривой парад судьбоносных звёзд: всё чушь. Какие мысли душат несчастных, мешая скулам сократиться в фальшивейшей из улыбок? Апатия, злоба и недосып поработили души, и ни один экзорцист не изгонит бесов прочь.
В висках-гейзерах растет давление, глаза слезятся. Красные цифры светофора издеваются, молодеют медленно. Я форсирую «зебру», спешу, но спустя секунду догоняет стадо заблудших овец. О штанину трётся терьер на поводке несимпатичной хозяйки. Необъяснимо. Может я стал невидимкой, растворившись в текстурах города? Сколько в толпе нас, теней, скользящих помехами кинескопа? Сквозь рябь прибордюрной лужи просвечиваю я: молочно-белое лицо с красным вулканом носа, взъерошенные черные волосы и круги под голубыми глазами. Моё существование – коллаж из фотографий в черно-белых тонах. Я мысленно checkинюсь в каждой точке путешествия по каменным джунглям. На снимках не разобрать лица, пространство меркнет в негативе. Амфитеатр одного зрителя. Колизей мертвецов не радует глаз, как ни играй фокусом. Градиент растёт в геометрической прогрессии.
Сквер безлюден. Голые кроны деревьев, охраняющих аллею, походят на раскуроченные остовы ЛЭП. Заброшенный парк шепчет молитву осиротевшим лавочкам.
Рыночек, одна из барахолок, как грибы прорастающих на благодатной почве бедных районов. Я изучил с изнанки мир палаток и лотков. Вдохнул запах ларьков с шаурмой, проглотил фальшивые улыбки торгашей.