Крики становятся ближе. Моя магия ослабла; покрывало моей темноты окутывает их не так плотно.
Я вонзаю пятки в бока лошади. Она срывается с места и мчится вперед, а я держусь за нее изо всех сил.
«Вернись».
Я не столько слышу эти слова, сколько чувствую их, чувствую боль, которая обжигает мою грудь и проникает в кости.
«Ты нужна мне. Вернись ко мне».
При напоминании об узах, что я заключила с Себастьяном, я подталкиваю лошадь и скачу ещё быстрее. Не знаю, смогу ли я сбежать от этой связи, получится ли приглушить его страдания и душевную боль одним только расстоянием.
Но я попытаюсь.
* * *
– Хочу снять комнату на ночь, – говорю я трактирщице, стоящей за стойкой в захудалой таверне.
Голос у меня хриплый, а все тело ломит от усталости.
Я не знаю, где я и сколько проехала. Знаю только, что мчалась от дворца так быстро, как только могла. Я погоняла лошадь, проезжая деревни и фермы, пока была в состоянии удержаться в седле.
В подростковом возрасте я особо не ездила верхом, не говоря о том, чтобы проводить столько времени в седле. И уж тем более мне не доводилось ездить по такой горной местности, какую мне довелось пересечь за последние несколько часов. Когда я передавала поводья местному конюху, мои ноги гудели от боли.
Фейри за стойкой поджимает губы и бросает на меня холодный взгляд голубых глаз. Так обычно смотрят люди, на долю которых пришлась тяжелая жизнь. Представляю, какое перед ней открывается зрелище. На моей белой ночной рубашке осел толстый слой грунтовой дорожной пыли, лицо у меня, уверена, выглядит ненамного лучше. Мои рыжие, до плеч, волосы стали грязными и спутались, а губы пересохли от жажды.
– Я не занимаюсь благотворительностью, – бормочет она, оглядев меня с головы до ног, и отворачивается, чтобы обслужить более многообещающего клиента.
Я бросаю на стойку мешочек с монетами. Мои старые воровские привычки сослужили мне хорошую службу. Это золото фейри мне любезно предоставил пьяный орк, которого я повстречала в таверне в часе езды к западу отсюда. Изначально я планировала переночевать там. Орк заметил, что я направляюсь в туалет, и решил, что меня можно зажать там и облапать. Я была измотана, но все же мне хватило сил, чтобы окутать его такой глубокой темнотой, что он плакал, как ребенок, умоляя его отпустить.
Трактирщица открывает мешочек и заглядывает внутрь – и ее измученные глаза на мгновенье вспыхивают. Ее губы кривятся в торжествующей усмешке, а выражение лица меняется.