Но сегодня Седлов не думал о карме и, более того, не хотел поскорее уйти и утратить чувство пойманной эйфории – что в обычное время казалось диким. Эйфория была связана с успешно проведенным брейн-рингом, инициатором и ведущим которого от начала до конца был Седлов. Недели две назад его попросили сходить с мыслящей частью класса на районные интеллектуальные игры. Игры были с треском проиграны и увенчались почетным последним местом, но идея Седлову понравилась. Он предложил провести брейн-ринг между четырьмя выпускными классами и получил одобрение завуча по воспитательной, вечно ожидающей беды, очень суетливой, но, как казалось Седлову, доброй женщины. Он вдохновенно бегал и сначала просил подготовить, а потом собирал задания от учителей и наконец в назначенный день парил, увлекал и на время игры оживил всех присутствующих. Это был тот все более редкий учительский день, когда Седлов снова почувствовал себя на своем месте. Вернувшиеся улыбки администрации, азарт классухи-борца, активно старавшейся, вопреки правилам, помочь своему классу, восторженное «Вы такой молодец!» молодой учительницы географии Марии Федоровны Барашкиной, еще раз убедившее Седлова в необходимости усилить линию их общения, просто приделали Седлову невидимые крылья, позволявшие с высоты наблюдать за своим триумфом.
Но продолжать сидеть с этими крыльями одному в кабинете было глупо. Мысль о том, что завтра – все та же прозаическая череда уроков, начала растворять эйфорию, и пока еще счастливый Седлов, совершив привычный ритуал, вышел на улицу.
– Эй, учитель, давай поговорим! – услышал Седлов, только отойдя от школьного крыльца. Голос был ему хорошо знаком и принадлежал Цыбину, ученику 11-го «Б» класса.
Остатки эйфории моментально исчезли и сменились тягостным предчувствием того, что разговор будет точно без субординации «учитель – ученик», которая часто защищает в стенах школы. Но здесь Седлов был за стенами и подчинялся законам улицы, в которых никогда не был силен еще с юношеских времен. Две встречи с уличными героями, которые в первый раз отобрали у домашнего мальчика Егора велосипед, оформив просьбу в виде пары-тройки техничных ударов, существенно изменивших его лицо и отправивших на вынужденные каникулы, а во второй – оставили c целым лицом, но без новых кроссовок и с полуторачасовой дорогой до дома в носках, давно убедили его в своем пацифистском статусе. И хотя Седлов понимал, что сейчас он не подросток и возраст со статусом дают ему явное преимущество, учителя в нем моментально вытеснил Егор без носков с робким вопросом: