Он разделил остаток жизни моего мужа как близкий друг и опытный врач. Он заставлял меня день за днем слушать горькую правду. Его единственной целью было сохранить спокойствие моих детей, которое полностью зависело от моего.
Антуан – символ настоящего друга, с которым слова благодарности и признательности заменяют смех и слезы.
Этим утром, в день смерти Вернера, я в который раз позвонила Антуану.
– Антуан, надо ли детям видеть мертвого отца?
– А как ты думаешь?
– Я не знаю, поэтому тебя спрашиваю.
– Нет, не надо.
– «Нет», а почему «нет»? Можешь мне объяснить? Ты говоришь «нет», но ты не можешь этого знать.
– Послушай, Кристина, ты целыми днями звонишь мне в течение восьми месяцев. Из-за тебя я весь отпуск держу включенным свой мобильный и днем и ночью. Раз ты так к этому относишься, решай сама.
Теперь он положил трубку. Только на две минуты. На две долгих минуты, потому что он лучше всех знает, что крайнее возбуждение в такие моменты погружает вас в небытие.
– А теперь, Кристина, послушай меня. Сегодня я сказал тебе то, чего бы раньше не сказал. Но у меня двадцатипятилетний опыт, я двадцать пять лет вижу смерть родителей, двадцать пять лет вижу детей усопших родителей. Теперь мир делится для тебя на полезное и бесполезное. Должны ли твои дети видеть мертвого отца? Это зрелище может травмировать их на всю жизнь. Если они не увидят его мертвым, они смогут упрекнуть тебя в этом позже, равно как и за то, что ты отправила их подальше от него в последние дни его жизни. Что стоят все их упреки, если их жизнь будет нормальной? Не бери их в заложники. Не спрашивай их. Они слишком маленькие. Возьми на себя ответственность, чтобы они сохранили образ живого отца, которого знали. И не обращай внимания на осуждение людей. Ты слышишь, Кристина?
– Ты был прав: это ад…
Ветеринар только что сообщил нам о смерти Ироко.
Мы втроем едем на машине проститься с Ироко. Вопрос даже не встал. Само собой разумеется, что они поедут со мной.
В вестибюле, около кабинета, нас попросили подождать, пока «подготовят» нашу собаку. Мы пребывали в неизвестности. Это мгновение принадлежит нам, скорее Пауло и Клаудио, чем мне.