– Мне покатать тебя? – с улыбкой спросила я, как вдруг он сам тронулся с места, используя все свои пальцы, ёрзающие по колёсам.
– Не надо, – ответил он, бодро провернувшись вокруг себя самого, – впервые на коляске я оказался в лет одиннадцать, – выехал в проход, а за ним не поспевала и я.
– Не так быстро! – побежала я вслед за разъезжающей по всей больнице коляской.
Тогда чудо-кресла для людей с особенностями будто не существовало: я представляла, что он тоже на двух ногах, а я, неудавшаяся бегунья, со смехом смотрю в его потный затылок. Все вокруг почему-то боком наблюдали за происходящим, но не с улыбкой на лице, а со стыдом или же с непониманием того, почему мальчик лет пятнадцати укатывается от тринадцатилетней девочки. Что она может ему сделать?
Это был марафон, длившийся до самого лифта, пока я, запыхавшись, не подбежала к самой кнопке, которую нажал бледноватый Вильгельм:
– Ты выиграл, – сказала я с отдышкой, но Вильгельм только сделал маленькую улыбку в пол– лица.
В больнице был специальный лифт для людей с инвалидностью, который, по всей видимости, все игнорировали и ездили на нём как на работу. Приехав и раздвинув свои двери, помещение оказалось полным какими-то мужчинами и женщинами, отнюдь не врачами, что привело меня в ступор. И я думала, какого будет кататься Вильгельму по городу, когда пандус расположен даже не на каждой второй лестнице, когда его чудо-сидение пролезает не в каждый дверной проём, когда люди вокруг смотрят на тебя как на чудака и занимают твоё место, думая, что таких, как ты, единицы.
– Подождём следующего? – безнадёжно спросила я, придерживая ручку колесницы Вильгельма.
– Этот лифт не для вас! – крикнул он своим писклявым голосом, выдвинув свою коляску на метр вперёд, как вдруг все возмущённо стали выбегать из лифта.
– Хам! – рявкнула ему в спину полная женщина с кучерявыми волосами, бегущая с пакетом апельсинов.
Чуть подъезжая к лифту, его дверцы стали закрываться, чуть защемив пальцы моего друга, видимо, привыкшие к подобной боли. Вильгельм не боялся ни осуждений, ни криков в спину, ни полных лифтов, предназначенных для людей с инвалидностью. А я боялась, хоть и была на двух ногах.
– Часто так? – спросила скромно я.
– Часто, – ответил Вильгельм.
Это людское пренебрежение себе подобных, это не изображение равенства и точно не справедливости, это то, что люди как раз привыкли называть «хамством».