Когда на Юньнань опустилась темнота, Умэй закрылась в комнате. Раздеваться она не спешила, ожидая скорого визита. Сяо Сяо, счастливая, что наконец может быть подле госпожи, расчесывала ей волосы. Получалось из рук вон плохо, потому что одновременно она успевала напевать и пританцовывать.
– Госпожа, молодой господин Ли такой высокий, вы ему до плеча едва достаете. А ведь госпожа и сама не мала ростом! – щебетала она над ухом. – И такой грозный, ух, как глянет – страшно. Вот настоящий господин! Вы не боитесь его?
От необходимости отвечать Умэй избавил стук в окно. Поднявшись, она сбросила белую мантию с изображением журавля – символа Дворца Уфэн – на спине. Поверх голубого ханьфу она накинула плащ.
– Госпожа! Куда вы? – Сяо Сяо выронила гребень от испуга.
Умэй юлить не стала.
– В театр.
– В… в театр? Но как же?..
– Когда выйду замуж, муж может запретить мне развлечения. – ответила Умэй, открывая окно. – К тому же… сбегать весело. Ты со мной?
– Я…
– Долго ждать не стану.
Поколебавшись, Сяо Сяо подбежала к Умэй. Притянув к себе служанку, она вместе с ней встала на меч и слетела на нем вниз26. Там их ждал Чжан Юн.
– Это ты! – бросилась к нему Сяо Сяо. – Так и знала, что это ты, негодник, подбиваешь госпожу!
Рассмеявшись в ответ, Чжан Юн ухватил ее за руку и потянул за собой.
Дворец Мэйхуа охранялся слабо. Кроме того, адепты Дворца, стоящие на посту, прежде всего следили, чтобы никто не проник в усадьбу. О том, что кто-то может сбежать из нее, они беспокоились мало. Ускользнуть в город не составило труда.
Несмотря на то, что почти наступила ночь, на улицах не спадало оживление.
Умэй со своими спутниками не рискнула появиться в главном театре города, где собирались представители богатейших семей Юньнаня. Вместо этого они попали на полу-уличное представление. Дешевые декорации, галдящая прямо во время представления толпа, старые костюмы и неумелые актеры. В пестрых дешевых одеждах они выпрыгивали из-за кулис, танцевали, напевая преувеличенно визгливыми голосами, декламировали стихи и изображали сражение на мечах. Но это делало Умэй такой счастливой, как еще никогда раньше. Эти краткие минуты свободы, когда она не была госпожой Шань, а всего лишь молодой девицей, заплатившей за представление один лян серебром, она силилась вырезать в своей памяти, чтобы потом лелеять их, как ценнейшее свое сокровище. Одной рукой она сжала теплую сухую ладонь Сяо Сяо, другой – запястье Чжан Юна. По груди разлилось приятное тепло.