– Ничего, – успокоил он его. – Ничего…
Открыл дверь в соседнюю комнату и попросил:
– Побудь пока там, Тихон.
Кот спрыгнул с батареи, на которой уже успел облюбовать себе местечко, потерся о ноги Танта, как бы упрашивая его переменить свое решение и, не дождавшись снисхождения, медленно, с достоинством вышел, задрав хвост.
– Гадость! – бросила ему вслед девушка.
Тант, закрыв дверь, подошел к ней. Взял за плечи, заглянул в глаза.
– Что с тобой, Лалелла? – спросил он и легко встряхнул ее. – Что с тобой, милая? Да ты себя не помнишь! Что за эмоции?
Глаза ее были черны до того, что казалось, будто они не излучали, а всасывали в себя все – образы, лучи, даже искорки внешнего мира терялись в них, как в бесконечной неизвестности. Черные дыры. Это были не ее, чужие глаза, до того чужие, что Тант засомневался, Лалелла ли перед ним. Но вот в них, словно на дальнем пределе ночной дороги, мелькнул огонек. И тотчас они ожили, потеплели, заискрились знакомыми изумрудами. Она припала головой к его плечу и неожиданно зарыдала. Тант растерялся.
– Что ты, родная, успокойся, – с трудом подбирая слова, сказал он. – Все хорошо. Успокойся, прошу тебя.
– Он такой безобразный! – оправдывалась Лалелла сквозь слезы. – Я его боюсь!
– Ты просто устала! – убеждал ее Тант. – Все не так. В любом безобразии есть своя красота, надо лишь уметь видеть. Помнишь, ты сама говорила?
– Нет-нет… – не соглашалась она. – Только не здесь, только не это…
– О, да ты совсем промокла! – заметил наконец хозяин. – Как же ты так, а? Где твой зонт?
Он засуетился. Усадил девушку в кресло у камина, стянул с нее мокрые сапоги, надел ей на ноги толстые, маминой работы, шерстяные носки, набросил на плечи плед, и все приговаривал: «Сейчас, сейчас тебе будет хорошо… Согреешься…» Налил пол рюмки коньяку и протянул ей: – Попробуй!» Девушка пригубила и закашлялась, едва не пролив остальное.
– Отвратительная жидкость. Но – согревает, – наконец призналась она.
Тант рассмеялся.
– А вот подожди, мы сделаем еще теплей. Сейчас согреешься.
Он подбросил в камин еще несколько поленьев.
– Потерпи немного, и ты забудешь, что бывает в жизни полоса, именуемая осенью. Здесь будет лето, жаркое-жаркое! Ты ведь не боишься жары? Не боишься, я тебя знаю.
Вдруг что-то случилось. От чувства, будто нависло над ним что-то страшное, Тант втянул голову в плечи, потом медленно повернулся.