– Правда, папа, для дяди Паши.
– Ну, смотрите. Только мерять же надо. А какой у него рост?
– Рост… Кажется, выше Шварценеггера. Почти два метра.
– Это он у нас такой большой?
– Да, Светик. Большой, и ему теперь холодно.
* * *
Пакет с обновками они оставили в запирающемся предбаннике перед входной дверью, чтобы с Леной не объясняться. Вошли довольные и весёлые.
– А у нас есть что поесть?
– А мы тебе, мамочка, мороженое принесли. С хрустящей вафелькой.
– Ой, ты моё Солнышко! Умничка моя.
* * *
– Пап, а кто такой этот Эгмонт? Он твой друг, как дядя Паша?
– Эгмонт не мой друг. Он жил давно. Очень давно. Пять веков назад. Ни тебя, ни меня, ни мамы тогда ещё не было. Тогда в Европе – помнишь, я тебе показывал на карте? – везде творились войны. Могущественная Испанская империя дошла до берегов Северного моря. И Голландия, которая теперь называется Нидерландами, и маленькая Бельгия – всё было под испанской короной. Их главным соперником на море и на суше были британцы. Помнишь, это остров такой, чуть выше Франции? И был в те времена такой граф, то есть очень богатый человек, которого звали Эгмонт Ламораль. Он решил, что его страна должна быть свободной от чужого владычества. Он восстал.
– Это как?
– Он собрал своих друзей и они решили бороться.
– Они победили?
– Нет, их предали. Эгмонт попал в плен. В то время в Испании правил герцог Альба, то есть очень большой начальник. Все солдаты его слушались. Граф Эгмонт был брошен в тюрьму. Его пытали, требовали отречься от своих идей.
– А он?
– А он предпочёл умереть.
– Совсем-совсем?
– Да, совсем-совсем, но не совсем. Его помнят люди за такой несгибаемый характер, за любовь и преданность своему Отечеству.
– А ты, ты так мог бы?
– Я… я не знаю. Казнь графа Эгмонта Ламораля вызвала восстание всего народа, и Испания была вынуждена признать независимость Нидерландов и Бельгии от испанской короны. А моя казнь… как это может помочь стране?
– А что значит предать?
– Предать – это значит отречься: от тебя, от мамы, от всего, что нам вместе дорого. От этого я не отрекусь. Ради этого и умереть можно.
– Совсем-совсем?
– Да, моя любимая. Совсем-совсем.
– И мы больше не увидимся? Совсем-совсем?
– Конечно, увидимся. Потому что у нас с тобой есть большая страна. И мы ей нужны. Как в увертюре: от трагического пиано музыка устремляется к форте.