Безжалостные кожаные змеи дрожали на плетке, готовые вновь наброситься на жертву.
– Десять, – поморщился от болезненного зуда Эли.
– А как число десять пишется, бестолочь?! – наставник развернул свиток и ткнул им в лицо мальчику.
Увлекшись, Эли совсем забыл, что вместо десяти палочек надобно рисовать короткую веревку, согнутую в дугу.
– Когда я вырасту, у меня будет много быков. Я буду их всем раздавать, чтобы никто не остался голодным, – пробубнил себе под нос Эли, стирая черточки.
Хоть учитель и пожилой человек, но слух у него был отменный:
– Мечтать дома будешь! Пиши только то, что я велю! – гневно воскликнул Шамма-писец, и «змеи» снова обожгли спину нерадивого ученика.
В воздухе парил едва сдерживаемый смех: мальчишки с явным удовольствием наблюдали за тем, с каким упоением учитель вколачивал истину в их товарища.
Эли стойко переносил удары плетью – соученики не дождутся его воплей о пощаде, чтобы потом потешаться над ним. Лишь предательская слезинка повисла у него на кончике носа. Эли быстренько смахнул и ее. «Вроде никто не успел заметить», – украдкой огляделся он. Только худой и низкорослый Зэев, выставив перед собой негнущуюся в колене правую ногу, внимательно всматривался в его лицо.
«Зэев не в счет – он мой лучший друг, он не станет надо мной изгаляться…»
Сидевший с левого бока от Эли полный мальчишка по имени Горус, единственный египтянин, живший вместе с матерью в их деревне, вытянул шею, чтобы посмотреть, что нарисовал его товарищ.
Отца у Горуса не было, его казнили за участие в голодном бунте, а мать с маленьким Горусом сбежали от преследования властей в деревню хабиру.
– Ой! – Горус потянулся к ужаленной спине.
Сегодня Шамма щедр на удары плеткой. Грозно оглядываясь, учитель приговаривал:
– Дитя несет ухо на спине. Чем чаще его бьешь, тем больше оно слышит.
«Накормив змей», наставник уселся на циновку возле красной стены храма и продолжил вести урок.
Эли сидел тихо, весь его облик говорил: «Я – прилежный ученик».
На самом же деле он, спрятавшись за спиной высокого соученика по имени Датан, только делал вид, что внимает поучениям наставника, а сам – предавался мечтам. Мысли его невесомым камышовым пухом витали над заливными лугами в устье Священного Хапи[2], вдали от мирской суеты, где его отец и старший брат Агарон каждый год по окончании паводка пасли скот городской знати.