Кто-то звонким голосом на бегу запел гимн богу Сетху, остальные тут-же подхватили:
– Восхваление тебе, Сотрясающий небеса, Громогласный, Владыка северного неба.
Позволь мне взлететь на крылах твоих, о Сетх, и нестись, подобно невидимому ветру.
Привяжи меня крепко к доспехам твоим, которых ничто не в силах разрушить.
Лодка моя готова к плаванию, и Ты становишься у руля ее…
Зэев изо всех сил пытался угнаться за остальными.
– Кочка-яма, не отставай! – кричали ему мальчишки.
Да где там, с калеченой-то ногой. Он бежал все медленнее и медленнее, пока вовсе не остановился. Сквозь слезы бессилия и обиды Зэев смотрел вслед удаляющимся товарищам.
Еще миг, и последняя фигурка скрылась за барханом.
Ничком упав на раскаленный песок и уронив голову на руку, Зэев горько зарыдал.
– Ненавижу! Ненавижу! – слышалось сквозь плач.
Прошло немного времени, как кто-то коснулся его затылка.
– Ты чего, брат? – перед Зэевом сидел на корточках Эли и тяжело дышал.
Сердце Зэева радостно забилось: «Вернулся! За мной вернулся!»
– Споткнулся, – вытирая предплечьем слезы, насупился он, старательно скрывая истинное настроение.
– Вставай, я тебе помогу.
Опершись на протянутую руку, Зэев тяжело поднялся и захромал рядом с Эли, мысленно проклиная и свою покалеченную ногу, и египтян, по чьей вине это случилось.
Зэеву было пять лет, когда его отца, свободолюбивого, ненавидевшего египтян, схватили по чьему-то доносу. Как узнаешь, кто из односельчан его предал, если Навин в открытую, ни от кого не скрываясь, убеждал соплеменников вернуть себе Ханаан[3], где до прихода египтян жили хабиру? Его осудили за неугодные Непостижимому богу Амону Ра разговоры, сослали на медные рудники Синай[4]. Все в деревне знали: добывать медь в шахтах – адский труд, гибельное дело.
Не успела семья оправиться от горечи расставания с кормильцем, как в один из вечеров сезона шему[5] сборщики налогов наведались в их дом. Зэев и его младшая сестра Нава в это время у входа в жилище перебирали овечью шерсть.
Их было двое: писец – коренастый широкоплечий мужчина средних лет с тканевой сумкой на плече, и его помощник – невысокий юноша с уверенной улыбкой на вытянутом лице. Оба в схенти[6] и сандалиях. На их гладко выбритых головах играли блики от заходящего солнца.
Ни слова не говоря, сборщики налогов прошли мимо детей внутрь жилища.