– Тепло, – радовался Кизыл, – очень тепло, – докладывал, не переставая улыбаться небу.
– Очень, – подтвердила, оставив попытки подобрать матерную рифму.
– Зачем печалишься?
– Так кадровик умер, – сморщилась, почесала овальный подбородок. – Кстати, хоронить пойдёшь?
– Я людей не хороню, – привратник мечтательно покачал головой. – Они для меня никогда не умирают.
– И плохие?
– А разве люди бывают плохими?
– Действительно, чего это я?!
– Бывает, что поступили плохо, – он то ли не слышал иронии, то ли не знал о её существование, – не по-человечески. Но это не делают их плохими.
– Угу, плохими не делает. Всего лишь мерзкими. Особенно, когда извинений не добьёшься.
– Это делает их неумными. А извинений добиваться не надо. Как и любви. Ничего добиваться не надо.
– Ну-ну, – направилась якобы в тень, на самом деле уходила. – Ничего добиваться не надо, – тихо передразнила. – Девиз дворника.
– А я привратник, – Кизыл ещё шире улыбнулся ей в спину.
Обхватил спрятанными в большие перчатки маленькими ладошками черенок метлы и принялся чесать асфальтовый хребет. Сейчас закончит, подберёт лопату, её он тоже купил сам, и отправится маленькими ручками земельку разбрасывать. Ту, что не понадобилась естественным для здешнего места нуждам.
Юкина закрыла глаза, и в веки, точно они мишени, тут же угодили горячие лучи. Прям в яблочко. Ей нравились мужские руки. Немаленькие. Нормальные такие. Красивые. Всегда нравились. Но чем больше это «всегда» сливалось с вечностью, тем сильнее «нравится» смешивалось с разочарованием. У Савелия очень красивые руки. Она видела. Когда он хоронил последнюю жену. Сегодня. Он шёл в чёрной рубашке с подвёрнутыми до локтей рукавами. Как обычно божественен. Грустный. Бледный вопреки июльским пыткам. Высокий. Худой. Принц. Настоящий принц. Она бы его накормила. Всенепременно. А потом бы они легли спать. Просто спать. Потому что это в мечтах она знает, что у того глагола есть иное значение, а в реале против сна смеет выступить лишь тварь-бессонница.
Смотрела на него и мирилась с тем, что её «поработаю чуть-чуть» обросло годами. Будто он – это вообще единственное, из-за чего её обязали жить. Ей нужно жить, чтобы она на него смотрела. Поэтому у невнятного, плачущего чёрного скопища не получалось скрыть его от неё. А ведь оно старалось. Ещё как. Чёртова толпа постоянно делегировала всем подряд закрывать его. От неё. Дураки. Она всё равно смотрела. Смотрела сквозь них. Через каждого. Ни секунды не позволила глазам остаться без Принца. Себе разрешила.