Ещё поездка по стране.
И встречный воз в пути далёком,
И золотящаяся сплошь
Под выпуклым и тусклым оком,
К земле клонящаяся рожь.
В полку так быстро дети мёрли,
А выжившие день за днём
Дом вспоминали с комом в горле
И цепенели под ружьём.
Штыком кололи неумело,
Приказа не могли понять,
Валились наземь обомлело,
Спросонья подзывая мать.
С её молитвою напевной,
Успев усвоить только звук,
Держали строй в огне под Плевной,
Одолевали Уч-Кудук.
Ах, знать бы в тугаях сквозистых,
Что вот, по счастью своему,
Дождутся внучек-гимназисток,
Решившись переплыть Аму!
И выходили в генералы,
Сказаньем став чужих земель,
И ветхая с подкладкой алой
Осталась правнуку шинель.
В Сибири, на лесоповале,
И в Ницце, средь её отрад,
Потомки всё не признавали
Своей империи распад.
И заняты продажей сувениров
Потомки тех, что рушили и жгли.
Теперь живут, обломки быта вырыв
Из одичавшей сумрачной земли.
Повырубили ельник и осинник.
Вновь засияла церковь за прудом,
И в далях зачарованных и синих
Возник уже мемориальный дом.
Руководились фотоснимком старым,
Всмотревшись в этот пожелтевший вид,
Где у крылечка перед самоваром
Семейство благодушное сидит.
Там сбоку мальчик-инопланетянин.
Что чужд он всем, домашним невдогад,
И не поймут, как страшен он и странен,
Поскольку на фотографа глядят.
«Ты, говоривший о себе со вкусом…»
Ты, говоривший о себе со вкусом,
И жалкий, и язвивший до конца,
Ветхозаветный спорщик с Иисусом,
Разъединивший Сына и Отца, -
Как ты просил, превозмогая муку,
У иноверцев дойную козу
И славил фаршированную щуку,
На самом оказавшийся низу!
Грибные лавки в чистый понедельник…
Ну, где они? Кончается страна,
И путь к погосту устилает ельник,
И Библия правдива и страшна.
Окурки собирая на вокзале,
Ты видел: налетело вороньё.
И вот когда объели, обглодали!
Но всё же невозможно без Неё.
«Осенена страницей Часослова…»
Осенена страницей Часослова,
Вместившей замки, пажити, поля,
Еще жила преданьями былого
Европы изобильная земля.
Но в городке, поднявшемся гористо
Над быстротой и памятью воды,
Раздался первый выстрел гимназиста,
А во втором уж не было нужды.
Я проживал там в крошечном отеле
Ещё до заключительной резни,
И звоны предвечерние густели,
Звал муэдзин и множились огни.
И в сумраке я покидал берлогу
И к перекрёстку шёл на бледный свет,
И, оглядевшись, дерзко ставил ногу
В косой забетонированный след.