– Мари… ты хочешь опять поговорить об этом? – примирительно спрашиваю я, и она вдруг кивает:
– Да. Я хочу об этом поговорить. Я хочу знать, кто были эти трое. Согласись, перед смертью я имею право расставить все точки в своей голове, да?
Мне хочется врезать ей пощечину – чтобы не смела при мне говорить эту чушь о смерти, но я понимаю, что делать этого нельзя по разным причинам.
– Мари… да какая теперь-то разница…
– Ты же сам спросил – так чего сруливаешь теперь? Господин не хозяин своему слову?
– Хозяин, – киваю. – Захотел – дал, захотел – забрал обратно, ты же знаешь.
– Так не пойдет. И мне ты не хозяин.
– Спросила бы хоть ради приличия про Олега, – пытаюсь я свернуть неприятный разговор, но не тут-то было – Мари никогда не напивается так, чтобы утратить контроль.
– Ты мне Олега тут не подсовывай. Надо будет – спрошу, когда время придет. А сейчас давай поговорим о другом. О других, – она сверлит меня взглядом с подоконника, напоминая в этом пледе на плечах какую-то злобную ведьму – волосы лохматые, вместо глаз ямы…
Я со вздохом опрокидываю коньяк в рот, чувствую, как обожгло горло и пищевод, как огненный ком провалился в желудок.
– Сигаретку, Мастер? – насмешливо спрашивает Мари, протягивая пачку и зажигалку.
– Свои есть.
Ухожу в прихожую, достаю из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку, подхожу к окну и закуриваю, бросив пачку на подоконник. Мари вдруг утыкается лбом мне в плечо:
– Ты зря приехал, Диня… мне стало только хуже.
– Ты просто пьяная, – аккуратно глажу ее по волосам. – Завтра, чувствую, еще хуже будет. Тебе же на капельницу?
Она мотает головой:
– Нет, завтра выходной.
Ну, тогда ясно, чего она тут упражняется в литробле… А я вот съезжу с утра, поговорю с лечащим все-таки, пока она будет спать.
– Может, ты приляжешь? – спрашиваю, стряхивая пепел в пепельницу.
– Нет.
– Мари… ну, ты же в хламину совсем, завтра болеть будешь.
– Ой, правда? А так-то я здорова совсем. Уж что-что, а похмелье меня вряд ли убьет, – кривится она.
– А что, от алкоголя здорово легче делается?
– Я хотя бы перестаю беспрестанно думать. Пойдем на улицу, а? Мне душно…
Я понимаю, что справиться с ней в таком состоянии вряд ли смогу, придется потакать капризам. Мари, шатаясь, одевается у большого встроенного шкафа, делящего квартиру на прихожую и комнату, я докуриваю и иду обуваться. Она не может попасть ногой в кроссовку, чертыхается, наклонившись и едва не потеряв равновесие: