В этом, как раз, никто и не сомневается – когда выпадает такая возможность, Мари забывает, что затем, чтобы жить, люди едят. Зато, смотрю, коньяк есть у нее, и две бутылки гранатового сока, и шоколадка даже – без сахара, все, как она любит.
– Будешь? – спрашивает она, спускаясь с подоконника и подходя к небольшому шкафу у встроенной плиты. Вынимает стакан и ставит рядом со своим на стол, вопросительно смотрит на меня.
– Буду, – я наливаю коньяк себе и ей, ей еще и добавляю сок почти до края, Мари морщится:
– Не кради градус.
– Какой градус тебе еще? Ты и так уже еле языком ворочаешь.
– Будешь воспитывать – выгоню, ночуй на улице, – спокойно отзывается она, забирая свой стакан и возвращаясь на окно.
– Я не переживаю, – сообщаю я, усаживаясь в отодвинутое кресло и беря стакан. – В доме недалеко есть отель, думаю, номер найдется.
– Продуманный, да? – она делает большой глоток и затягивается сигаретой.
– Мари… ну, упадешь ведь, что ты, как алкашка?
– Слезами горю не поможешь, надо пить, – выдает она на автомате – это у них с Олегом такая поговорка, когда кому-то совсем плохо.
– Ты, смотрю, нормально справляешься, – я киваю на пустую бутылку возле стены.
– Это третья.
– Сдурела совсем?!
– За два дня, не бойся, – она снова затягивается сигаретой, и я понимаю, что она в таком стрессе, что даже алкоголь ее не забирает.
Бедная моя зайка… Значит, все на самом деле плохо. Ладно, завтра поеду с ней, сам переговорю с врачом.
– Мари… тебе точно хватит, – встаю, забираю у нее из руки стакан и выливаю остатки в раковину. – Так, молча сиди! – предостерегаю рвущийся с ее губ вопль. – Я же хочу как лучше.
– Да?! А когда в подвал меня вез – тоже как лучше хотел?
О, ну, все, начинается… А ведь я даже возразить не могу, потому что виноват по самые уши, виноват так, что сам себе отвратителен, когда вдруг об этом вспоминаю. Прилюдно, конечно, когда Мари кусает меня, приходится держать марку и делать вид, что ничего из ряда вон выходящего не произошло – запустил свою нижнюю в экшн с чужими Верхними. Но в душе-то я знаю, что все было вообще не так, и что Мари права – я отдал ее в чужие руки, фактически – организовал групповуху с применением жестких тематических практик и изнасилованием. Вернуть бы то время – и я ни за что не повторил бы этот трюк…
У меня вдруг начинает болеть не напоминавшая о себе много лет челюсть, которую Олег раскрошил мне тогда в труху… Я перенес три операции, ходил в шинах на челюстях почти два месяца, отломки плохо срастались, болело все жутко, и есть, кроме жидкого, ничего было невозможно. Но я прекрасно понимал, за что мне это, и Олега не винил никогда. На его месте я бы, наверное, сделал что-то похуже.