Убогая дрянь… опустился, увы, я неслабо.
ПОКИВАЮ на стихию.
Шторм смиряю через раз!
У некогда зажиточного Савлония
град побил урожай.
А ты, Леонтий, мне обещал,
в сохранности посевы у меня будут!
Я не обещал,
возразил покачавший пальцем Леонтий.
Сказал, что должно сложиться.
Не сложилось.
Даже у Иисуса Христа не всегда
складывалось: в Библии касательно чудес
у него сплошные удачи, однако Библия —
летопись с пропусками.
В аэропорту «Внуково» задержан мной добрый приятель, филолог Борожняков. С наркотой, говорят, он спалился, полкино героина из Сочи привез…
А я ничем не подрабатываю.
На зарплату живу и да, можно сказать… в ус не дую.
ШАРОМЫЖНИК Агафон.
Присмотрелись мы – не он!
Леонтию было смешно.
Бежавший по льду священник
от демонов стремглав
почти голым.
История замшелая,
завершившаяся абсолютно благополучно,
отпоили батюшку,
подлечили.
Можно и посмеяться.
Провались он в полынью,
Меня бы, во всяком случае,
поменьше
на смех разбирало.
В оригиналах я, естественно, ничего не подчеркиваю. Попадись совершенные мною подчеркивания на глаза руководства, меня бы убили, насмерть запыряли моим же карандашом. Останавливает меня не возмездие. Правила и без угрозы смерти четко бы я соблюдал, на свинство меня никогда, таким уж родился, не тянет.
Изменюсь, отступлю…
Как личное горе тогда расценю.
Потерял я себя! В политику пора подаваться!
Я ВАМ искренне скажу.
За правителя умру!
Идет молва,
что дарованный нам Господом князь,
осмелившись забраться на необъезженного
коня,
с него рухнул,
отбил об землю живот,
учинил нападки на окружение.
Не отговорили меня!
Страшнейшей опасности мою ценнейшую
жизнь подвергли!
На этаже я слыву очень резким. Могу накричать, валяющийся мусор пнуть и на лифте уехать.
В психушке его примут за своего, подрагивающие соседи в спину мне говорят.
Не в теме народ – пар я выпускаю. Перед молчаливым сидением над летописями разрядку себе даю.
Нервная система у меня не разболтанная. Объявив пятиминутный перерыв, упражнения на растяжку я делаю, умиротворенным, словно тибетский йог.
ГЛИНУ, знайте, обожаю.
На сапог не променяю.
Разговоры о супружеской неверности
моей Глины по Новгороду,
я убежден, не гуляют.
О пятидесятилетней,
чудовищно непривлекательной Агриппине
сколько угодно, а о Глине ни гу-гу.
И озверевший без баб степняк
на Глину бы не польстился?
За мое добро я спокоен.