Все здесь, как и этот вагон, эти трубы, дороги и здания, когда-то давно было призвано решить сиюминутные задачи. Ночь продержаться. А потом – как карта ляжет. Война покажет план. И еще что-нибудь, старорусское и метафизическое. Даже люди, как и я, приходили сюда лишь на год-два. И те престарелые мужики, которые тридцать лет назад попали на стройку этой трубы, любят рассказывать эти истории – ехал проездом, была временная работа. Или – только пришел из армии, заехал на полгода. И так далее, и тому подобное.
Вообще, проработав здесь полгода, я стал подозревать, что доподлинно русский человек не верит в завтрашний день. И планов не строит. Как простое следствие – похмелье также не кажется ему угрозой. Верит он лишь в сейчас. И в очень далекое будущее. Без промежуточных инстанций.
– Дальше-то тут куда? – Габур, мой водитель, встал на перекрестке.
Я деловито открыл дверь машины и спрыгнул на дорогу, увязнув почти по щиколотку. Стелющийся по влажной земле свет фар был слепящим и неохотно терялся вдали. По сторонам же темнота была абсолютной, всепроникающей. Ближайший фонарь был километрах в ста.
Три серые дороги расходились в разные стороны. Кругом степь и болота. Телефон не ловит. Рация тоже. Вокруг только влажный, окутывающий туманом холод.
Мне казалось, что прямо вдалеке блуждали какие-то огоньки. Хотя, возможно, это был лишь отблеск фар.
– Хрен его знает. Поехали прямо, там вроде что-то есть.
– Да надоело кататься. Я спать ложусь. Может, есть… – Габур ожидаемо психанул и начал демонстративно отодвигать кресло, готовясь ко сну. В дороге мы были уже пять часов, из них полтора бессмысленно блуждали по грунтовым проселкам.
Габур был водителем, я – инженером. Оба бывали на узле, но всего по разу. При выезде каждый из нас был уверен, что другой в курсе схемы проезда. На первой же таежной развилке нас настигло разочарование в профподготовке своего спутника.
Я просто молчал. Непритязательным управленцем здесь быть легко, главное – давать минутку на показательный бунт.
Габур достал маленькую подушку из-за спины и раздраженно уставился на меня. Моя задница совершенно не торопилась освобождать ему лежбище.
– Чё сидишь?
Я просто молчал. Бессильно посверлив меня глазами, Габур швырнул подушку назад, начал тихо материться на каком-то кавказском языке, дернул первую, и мы покатились навстречу гипотетическим огням.