– Хрена ты долгий. Мораль-то в чем? – скептически смотрел на меня Василич.
– Простая мораль. Год прошел, а к любому из наших мужиков сейчас во двор зайди, там балки лежат.
– А зачем брали?
– Как зачем. Дают – бери.
Мы посмеялись. Василич задумчиво посмотрел на старичка. Тот отдыхал, облокотившись на лопату.
– Ладно. Завтра пришлю кого-нибудь. Не спеша начнем. Охране скажешь?
– Скажу. Леха все-таки с тебя.
– Ладно. Бывай.
Едва я запрыгнул в уазик, Миша, мой новый водитель, помчался к базе.
Гипертрофированная страсть русского человека к собирательству имеет самую что ни на есть реальную историческую обоснованность. В деревнях вроде этой она выражена особенно наглядно. Может быть, она ярко проявлялась бы и в городах, но балконы скромных хрущевок, в отличие от просторных сараев, куда меньше благоприятствуют накопительству.
Поколения, выросшего без экономических потрясений, за последние сто пятьдесят лет у нас не уродилось. Поэтому русский человек с первым глотком сознательного воздуха начинает готовиться к временам похуже. И вера в завтрашней день здесь, на земле, крепнет вместе с шириной огорода, забитой морозилкой и бюджетной работой. Даже спустя двадцать лет после перестройки люди госслужбы здесь презрительно относятся к «частникам», неустанно предрекая любому бизнесу неизбежную турбулентность, от которой они застрахованы.
Деревенская жизнь вообще не сильно отличалась от жизни большого города. Каждая ее особенная черта угадывалась и в моем городском прошлом. Но всё то приземленное и замшелое, что в городе перемешалось с беспроводными веяниями современности, здесь было единоличным властителем миропорядка.
Пять лет, проведенных в этой деревне, не привили мне любви ни к природе, ни к водке, ни к мордобою – трем главным столпам местной культурной жизни. Природу здесь и правда любят – и мест для охоты и рыбалки не счесть, и каких-то других занятий на выходные не найти.
Я же, за отсутствием приверженности к трем вышеперечисленным видам досуга, местную жизнь ненавидел. То ли время сказалось на ширине русского духа, то ли экономика. Такого повсеместного блядства, пьянства и обколотой молодежи в городах не найдешь.
Великовозрастные супружеские измены здесь были явлением расхожим. И деревенская молва заботливо хранила объемное досье на каждого жителя. Поэтому жены коллег по работе меня пугали, и ко второму году я окончательно перестал посещать любые семейные застолья. Грузные разгорячённые женщины, расплясавшись под советскую классику, к ночи превращались в озабоченных спарринг-партнеров.