— Йотуны, помимо всего прочего —
рогов, обладают еще и магией. Когда вы проткнули копьем этого
монстра, с моих глаз словно упала пелена. Он же нас просто
околдовал. Ну, как мы могли так бездарно попасться в ловушку? Ну
ладно, слишком доверились академическим картам! Там же нигде не
указано, что в двух днях пути от Тангейна обитает йотун! Но разбить
лагерь у самого логова тролля... тьфу ты — йотуна! К тому же, он
создал защитный барьер, не подпускавший нас к нему и близко. Мои
лучшие студенты погибли. Что я скажу их родителям?
Данут порадовался, что не высказал
гному все то, что он думал об их поведении. Поди ж ты, оказывается,
что тролль с рогами был не простым, а волшебным. Тогда все ясно.
Ясно—понятно, как говаривал отец. Покойный отец.
— Откуда вы могли знать, — попытался
успокоить парень старика, но тот лишь прикусил губу и вытер глаза
кончиком бороды.
Утешать гнома, или, как он себя
назвал — гворна, Данут не стал. Какое утешение? Наставник потерял
пятнадцать учеников... По его вине, нет ли, неважно. Случись такое
у поморов, ему бы не жить. Но профессору нужно еще вернуть живых
обратно.
— Господин Данут, сын Милуда, —
начал гном, но теперь уже юноша его поправил: — Просто Данут. Можно
без господина.
— Господин Данут... — слегка
запнулся гном, но поправился: — Данут, вы идете из Ошта? Как я
полагаю, в Тангейн?
Ошт? Данут поначалу и не понял, что
речь идет о его поселке. Ну, скажите, кто именует собственную
деревню или город? Обычно, говорят просто — поселок. Даже про море,
что его называют «море Вотрана» поморы узнали от приезжих. А так,
море и море...
— Ошта больше нет, — глухо сказал
парень, пряча глаза.
— Бализард? Или вайрг? — с
сочувствием поинтересовался профессор. — Да, эти ветры...
— Норги.
— Норги? — изумился гном, оглядывая
парня с ног до головы. — А вы?...
— Меня в тот день не было.
Прозвучало, словно бы в оправдание.
Да оно и было оправданием. Дануту до сих пор было стыдно, что все
его близкие погибли, а он, почему—то жив.
Гном не стал говорить прочувственных
слов о том, что он все понимает — сам только что потерял близких
ему людей. Он встал на ноги и, молча прижал голову Данута к своей
груди, слегка приобняв юношу за плечи.
Данут напрягся, мышцы словно бы
одеревенели. За всю жизнь он не помнил, чтобы отец хоть когда—то
обнимал его. Может, когда он был таким маленьким, что и сам не
помнил? Он знал, что отец его очень любит, но Милуд никогда не
выражал своих чувств к сыну более, чем улыбкой. А сейчас...
Уклоняться или вырываться не стал. Ему даже показалось, что
уткнувшись в широкую грудь маленького профессора, он словно бы
передал часть своей боли. Захотелось заплакать, но беда в том, что
Данут этого не умел.