Уже через несколько минут его конь, звякая подковами, выскочил на пологий берег реки. И въехав в маленькое село, всадник хрипло спросил у внезапно появившейся в темноте женщины:
– А ну, скажи, тётка, где тут у вас теперь Елизавета живет?
– Леонтий? Ты ли это? – она слегка отшатнулась с дороги, напугавшись его в темноте.
И он, коротко ухмыльнувшись, ответил:
– Ну, да.
– Ах ты, чёрт! – выдохнула она, – Напужал меня до смерти. Вот смотри, её домик, крытый серою крышей, видишь?
Ночь, конечно, лунная, но какой там рассмотреть серую крышу, Леонтий едва уловил, куда указывала её тощая костлявая рука, и, повременив в коротком раздумье, ответил ей:
– Вижу. Спасибо.
А возле небольшого, слегка сгорбившего домика невесть с какой там крышей Леонтий спешился, бесшумно ввел в калитку коня и, тихо стукнув в окно рукоятью своей затёртой плети, позвал:
– Елизавета.
Сначала никто не откликнулся. Тогда он ещё раз тихонько постучал. И наконец в окне мелькнула тень за занавеской, и вскоре появилось строгое девичье лицо. Елизавета слегка сдвинула брови, потом они вдруг подёрнулись, выдав внезапную радость, и занавеска тут же задёрнулась.
Всадник улыбнулся, оголив красивые белые зубы.
– Выйди на минутку.
Накинув хилый полушубок, а сверху цветастую шаль на крепкие белые плечи, вышла Елизавета на крыльцо, строго всматриваясь в приезжего, затем медленно, всё ещё не отрывая глаз от него, сошла с порога.
– Кого это нелегкая принесла, да ещё в такую ночь? – хитро улыбаясь, спросила она.
– Ночевать пускай, Елизавета. Куда бы коня поставить в тёплое?
– Нет, дорогой товарищ, не признаю, и всё тут… Голос ваш, сдается мне, будто знакомый…
Приезжий, скривив небритые губы улыбкой, ничуть не веря ей:
– Цыгана своего не помнишь?
И Елизавета расцвела в улыбке, но тут же вдруг испугано побледнела и зашептала ему:
– Ты откель, Леонтий?.. Господи! Я и ждать перестала… Три года минуло…
– Ну-ну, ты потише! Времени много прошло… В доме у тебя чужих никого нет?
Леонтий передал повод молодой девке, подошедшей к нему, у Елизаветы были свои люди в доме. Конь, нехотя повинуясь чужим рукам, пошел к конюшне. Ласковая, но крепкая рука чужого человека умело и бережно освободили натертые десны от удил, и конь тут же, не дожидаясь, когда от него отойдут, благодарно припал губами к сену. А Елизавета, слегка коснувшись руки цыгана, зашептала на порожках: