Заснуть.
Скрывать от вас не стану,
Что это не обычный сон».
«Неужто морфий?»
«Верно, он.
Иное нам не по карману».
111
Мирок унылый.
Серый двор,
Скамейки, длинный коридор,
По обе стороны палаты –
Страданий и надежд пенаты.
Научного здесь чуда ждут,
Но умирают очень часто.
И тени страшного балласта
Теснят сомнительный уют.
О чем-то думая своём,
И сообщеньем огорченный,
Писатель отклонил приём,
Его персоне посвященный.
И попросил его свести
К палате спящего Ивана,
Где, как сказали, неустанно
С шести дежурят до шести.
И медицинская сестра,
Предупреждённая с утра,
Стройна, свежа, как херувим,
Тот час возникла перед ним.
Смиряя трепет незнакомый,
Вошла в знакомый коридор,
Где, хоть короткий, но весомый
Имела с гостем разговор:
«Скажите, милое дитя,
Что вам известно о Громкове?
Откроюсь вам, не дядя я,
Ловлю себя на лживом слове.
Итак, вопрос: его ль рукою
Писалось данное письмо?
Прошу взглянуть,
оно со мною».
«Его.
Писал он на трюмо,
Поскольку нет стола в палате,
А тумбы гладкой не нашлось.
Мне побранить его пришлось,
За то, что бос и не в халате.
Пером водил он еле-еле,
Шедевр, как будто, создавал!
Потом добрался до постели
И с той минуты не вставал,
Видать, в письмо ушла вся сила.
Сестричка, что письмо носила
На почту, адрес ваш прочла
И по больнице разнесла
Слух торопливый и неясный,
И любопытный,
но опасный:
От знаменитого пера,
В случай чего – не жди добра».
«А что, голубка, о посланье
Он сам, хоть что-нибудь, сказал?»
«Нет.
С первых дней Громков в молчанье
В больнице нашей пребывал.
Тут обстановка виновата:
Страшны диагноз и прогноз,
Здесь нет ответа на вопрос…
Простите, вот его палата».
1V
Пока Громкова снаряжали
К приёму гостя после сна,
Пока лекарством наполняли
Больное тело, и до дна
Его терпенье истощали,
Писатель Эн вперёд-назад
Ходил, взволнованно, за дверью,
Пытаясь мысленно связать
Всё, что хотел себе сказать,
Склоняясь к вере и к неверью.
Уж что ему загадкой было
И что догадкой осенило –
Мы выясним.
О том пока
Пуст умолчит моя строка.
В палате блеск и белизна.
Ковры, светильники, пейзажи;
Под пальмой – кресло у окна,
На нём забыт клубочек пряжи –
Сиделок вечный атрибут.
Во всём – изысканный уют.
В углу не койка, а кровать,
Одна (режим не уплотнённый),
В стене – экран и кнопок рать,
И ниша с трубкой телефонной.
За век, заботою продлённый,
Тут не захочешь умирать.
Но мы забыли об Иване.
На ворохе пуховиков