Внизу никого не было. «А я бы его так полюбила, – думала поэтесса, – как яичко пасхальное. Завернула бы в чистую тряпочку, подкормила бы сальцем…», – и, пока крупная, хорошо просоленная слеза, огибая все её конопушки на круглой рябой физиономии, ползла к подбородку, она подсоединила новый монитор к старому процессору и, совсем запутавшись, чего же она хотела сильнее, – вернуть свои деньги под любовным наркозом или любовного наркоза за чужие деньги, вышла на поэтический сайт.
Надо сказать, что стихи Красной Пашечки не отличались особым разнообразием. Все они как-то ненавязчиво сползали всё к той же теме: она писала о любви, как о бутерброде с салом, выписывая физиологические подробности с ей одной понятным удовольствием. Матка схлёбывала неотфильтрованные выбросы слесарюги, которого она представляла в образе лётчика машин нового поколения с дозаправкой в воздухе, а язык любовника болтался у неё во рту, как космонавт Армстронг в условиях лунной невесомости.
В общем, всё у неё было подробно, основательно и оригинально настолько, что постоянство эпитетов и сцен выросло в некий культ, в некий символ, не поддающийся классификации в искусстве любовных игр, описанных ранее известными мэтрами поэзии и прозы.
По мнению Красной Пашечки, начало и конец её творческого пути находились где-то в одной интимной точке под названием «джи», до которой руками достать было просто невозможно. Интернет Пашечку успокаивал, именно там она ощущала себя по-настоящему дома, там она могла выдавать себя за стройную длинноногую блондинку с высоким интеллектом, живущую в пятиэтажном замке с унитазами, отделанными сусальным золотом, там она могла беспрепятственно клеймить позором и нехорошими словами всех, кто в это не верил и, мало того, не считал её стихи лирикой самой высoкoй пробы…
И пока поэтесса Красная Пашечка прицеливалась, на кого вылить очередной ушат прозаических помоев за то, что произошло с ней несколько минут назад, странный мужчина в одном ботинке бежал по улице со счастливым выражением на раскрасневшемся лице и напевал песенку приснопамятного колобка: «Я от бабушки ушёл…» Он возвращался на Митинский рынок.
Бабка Настасья, маленькая и юркая, как колобок, торговала на Усачёвке твopoгoм.
Молоко она привозила, тoлькo если заказывали. Приезжала Настасья по четвергам, постоянные клиенты собирались пораньше, и, пока она выкладывала свои мешочки и кулёчки на прилавок, образовывалась приличная очередь.