Лишь я молчал. Когда судья обратился ко мне с вопросом, как я относился к замужеству своей дочери, я ответил, что в принципе был не против, но предостерегал их от поспешности, они слишком мало были знакомы.
Было еще несколько моментов в моей стремительной карьере того вечера, которые уже стерлись из памяти. И вот апофеоз, момент, в который в полной мере раскрылись все силы, спрятанные под личиной простого советского студента. Мне объявили, что я… Наполеон, и что только что завершилась Бородинская битва…
В те годы я занимался спортом – вольной борьбой и правая рука у меня была травмирована на одной из тренировок. Обычно я держал ее полусогнутой в локте. Как только до меня дошло, кто я на самом деле – тут же согнул руку еще больше и сунул за борт пиджака, принимая наполеоновскую стойку. Ко мне подошел генерал (не помню который) и стал докладывать, что битва завершена, и мы не то чтобы ее выиграли. В ответ я обрушил всю мощь своего гнева на докладчика и окружавших меня генералов. Я кричал, что это они виноваты в подобном исходе битвы, что мои гвардейцы не могли допустить такого, что только бездарность генералов спасла русских от полного поражения. Я грозился расстрелять виновных и назначить ни их место солдат, отличившихся в бою, и т. д. В общем, аудитория неожиданно для себя оказалась свидетелем великого гнева великого человека.
Продолжать вечер дальше не было смысла, нас стали долго и мучительно разгипнотизировывать. Когда, с мутной головой, словно мозги у меня были разбавлены киселем, я спустился со сцены, меня тут же обступила плотная толпа знакомых и просто желающих пообщаться со знаменитостью. Мне наперебой стали рассказывать обо всех моих подвигах, перемежая их вопросами:
а это помнишь, а вот это …? Краем глаз я заметил волнение в окружающем меня кольце. Наконец, решительно пробивая себе дорогу хрупкими локотками, ко мне пробилась невысокая, симпатичная девчушка, с решительным выражением на лице. Посмотрев на меня с низу вверх, она с петушиным задором бросила мне в лицо: «Ну и не хороший же Вы человек!». Я как то автоматически отнес это к своему участию в «студсовете». Судя по всему, этот эпизод задевал ее за живое. По пути домой, в общежитие, я чувствовал себя наисквернейше. Было такое ощущение, словно… как это выразить …, ну, словно (повторюсь) мозги киселем разбавили. Смех и шутки окружающих товарищей, делящихся впечатлениями от вечера, меня совершенно не трогали. Когда меня представили сестре одного из наших сокурсников, вот, мол, «Наполеон», в ответ на явно заинтересованный взгляд умной, красивой девушки я ответил таким угрюмым выражением лица, что весь ее интерес как ветром сдуло. Позже я не раз с сожалением вспоминал этот эпизод. После этого вечера я стал знаменит на весь институт. Вплоть до моего ухода из института по окончании второго курса, то и дело слышал за спиной: «Вон-вон, Наполеон пошел…»