Грезила о совершенных землях, чьи просторы затаили идола зла.
* * *
Мучениями пыток в блаженных альковах угрожали жертвоприношения цветов,
Узурпируя экзекуцией благоухающие оргии терний, – нектар их шипов, как аперитив,
Блудной потенцией экстаза возбуждал соблазнительные желания, несомые насилием вуалей,
И раскрывшиеся лепестки хищно расцветали, змеям подобные, что лелеяли райские запреты.
Их стебли тянулись к чудовищным вереницам, шевелящимся в томных конвульсиях агонии, —
И возвышенное, и земное полнилось отравленными семенами жизни, которые расцветали
На деревьях, опутанных лианами черных змеиных хвостов: они лелеяли зло, обитавшее в Эдеме,
Дабы, наслаждаясь его розовыми плодами, вкушать ересь первородного греха.
* * *
Язык змеиный обласкивал цветения амброзии в бутонах зла,
Распускаясь агонией связываний, которые обтекали лепестки,
Что раскрывались навстречу лобзаньям райских нег, воспетых подчинениями.
Идиллии Эдема влекли к змеиным удовольствиям и заражали грехом
Блуждающие в сонмах розовых лепестков тела, которые, изнемогая в объятиях кнутов,
Испивали чаш отравленные нектары и нежились среди порока,
Искушенные жестокими богохульствами сада, дьяволам подобного, —
Купаясь в винном нектаре бреда, лабии вкушали кровь, как сладкое угощение.
* * *
Анафема земного опорочивала радости удовольствия, оголяя плен розог,
Хлеставших совершенную идиллию цветов, разбуженных среди хищных нег,
Когда их черное клеймо алело раной на измученных желанием телах,
Которые, корчась от экстатических утех, падали ниц перед голодными блаженствами:
Вуаль, подобно лепесткам, распускалась, развеваясь лоскутьями траурных шлейфов,
И ее мягкий ореол устилал томную сонливость сада, окруженного монстрами,
Похоть коих, обращенная к земле, поросшей змеями, ласкала их чешуйчатые хвосты.
* * *
Сады замерли в наисладчайшей пытке, когда эротическая благодать
Пронизывала своды цветущих ветвей, украшенных семенами грехов:
Обман порочными безумиями овладевал, подчиняясь раскованности грядущей смерти,
Когда рай удовольствий распускался в ядовитых и угрожающих пастях,
И цветочный аромат, рея сонмами меж их кровотечений, взвиваясь к идеалу зла,
Струил вязкие благоухания, трепещущие в нечестивых экстазах:
Они пронзали клинками томную спелость плодов, свисавших с древ познания,
И мякоть утопала в инфернальных пеленах, взбудораженных надругательством укуса.