– Глеб, ты умный парень, незаурядный…
– Давайте ближе к делу.
– Я хочу тебе помочь. Ты наверняка смотришь новости и знаешь, что наша страна столкнулась с серьезными испытаниями и…Чему ты смеешься?
Глеб не смеялся, он вообще редко смеялся в последнее время. Но его, словно выточенное из камня лицо, действительно посетила легкая ухмылка, которую он даже не пытался скрыть.
– Хотите отправить меня на фронт?
– Хочу предложить альтернативу отчислению. Место твое мы сохраним, доучишься, когда вернешься. Поверь, военкомат так нежничать с тобой не станет.
– А вы значит нежничаете?
– Я гарантирую, что, когда вернешься, получишь диплом. Сам подумай, тебя в любом случае примут, только с волчьим билетом и без перспектив…
– Перспектив? – враждебность Глеба стала чуть отчетливей – А вам то с этого что?
Беньямин Алексеевич довольно плюхнулся на спинку кресла и беспечно шевельнув плечами, добавил:
– Чистая совесть.
– Я подумаю.
Кулусевски поднялся, чтобы уйти, но возле двери остановился и обернулся к профессору.
– Я слышал, что ваш сын получил хорватское гражданство…
– Он занят на международном проекте, это было требование компании.
– И его жена? И пятилетний ребенок? Какие нынче суровые нравы в IT секторе, не позавидуешь.
Беньямин Алексеевич ничего не ответил и только поджал губы. Глеб это заметил и тихо прикрыл за собой дверь, на его зачерствелом лице блеснула все та же ухмылка.
– Надеюсь тебя пристрелят, – еле слышно прошептал профессор и продолжил, громко чавкая, давиться копченой индейкой и переваренным рисом. Аппетит был испорчен.
Причина, которая вот уже как два месяца гнетущим грузом висела на сердце у Глеба, там и зародилась. И у нее было имя – Рита Буч, по прозвищу «Дочь Мясника».
Рита среди однокурсников заслужила дурную славу, не в малой степени из-за своего отца, подполковника Андрея Буча. Андрей Викторович часто светился в медиа и зарекомендовал себя как человек жестокий, беспринципный и немного сумасшедший. Особенно всем запомнились нечаянно брошенные слова подполковника во время разгона очередного антиправительственного митинга. Он призывал «стереть» протестующих и «нарожать новых», потому что «тухлятину надо выбрасывать и не есть». А закончил он духоподъемным: «…так мой дед жил, так внуки мои жить будут».
С тех пор за папой Риты закрепилось клеймо «мясника», скорее как дань его гастрономическими предпочтениям, нежели гражданским убеждениям. Чего не скажешь о самой Рите, которая не раз демонстрировала свою исключительную беспощадность. Впрочем, эту точку зрения разделяли только мужчины ее окружавшие, за исключением Глеба. Его чувства к Рите были настолько объемными и всепоглощающими, что в конце концов поглотили и его самого.