Мальчишку он заметил еще на холме. Ишь смелый какой. Другой бы уже драпал куда глаза глядят, а этот вот стоит, смотрит. Любуется даже. Впрочем, здесь, их считают Богами, стало быть корабли видели, попривыкли. Сначала то бросались на них, кто с копьями, кто вообще с палками. Смешные… Кто они против силы Императорской Армады? Смахнули, как муху со щеки, не заметили. Но таки не всех, конечно, чтобы помнили мощь, помнили, боялись, уважали. И не препятствовали. Когда пойдут воины в сверкающих доспехах по лесам, морям захудалого их мирка, возьмут что надо и отчалят, оставив на память пару интересных безделушек. Боги должны быть добрыми, боги должны быть щедрыми.
А мальчишка бросился с холма, перекувырнулся в воздухе, как какой-то зверёк, вроде куницы или белки. Подбежал к странному лопоухому зверю. Зверь был большой, а человечек маленький. Но большой зверь не растоптал мальчишку, наоборот радостно протрубил в длинный нос, закивал ушастой головой, подставил ногу, и мальчишка вскарабкался на спину существа. Погладил его по голове, что-то шепнул в ухо, и зверь на толстых колонноподобных ногах неспешно двинулся сквозь заросли, раздвигая широкими боками зелень и даже кроны деревьев.
А это интересно. Дрессированное чудище на арене цирка. Да, пожалуй, можно взять и мальчишку тоже. Вон какой гибкий. Акробаты нужны. Они всегда нужны. Император – мастер выдумывать всякие забавы и проверять свой цирк на прочность. Расход людей большой. Надо брать…
Нас встретили около деревни. Трое воинов в золотых латах. Узкие прорези шлемов, навроде куполов, а сверху гребешок из перьев. Ну это я так сказала из перьев, на самом деле это тоже металл, просто так сделано, что на перья похоже. Интересно, а если стукнуть палкой по этому их кумпулу, звук глухой выйдет или звонкий. Я хихикнула и прикрыла рот рукой. Представила, как подхожу к одному эдакому расфуфыренному с палкой и вежливо так спрашиваю, можно ли постучать его по башке, эксперименту для. А глаз не видно, только подбородки одни. Правда хорошие такие подбородки. Гладкие, выразительные. Мужские, конечно, и словно отлитые из бронзы. Плечи и грудь закрыты широкими пластинами, из-за чего кажется, что там внутри и не люди вовсе, а механизмы. Из тех, что иной раз оставляли боги Высшего Разума после себя. В деревне у нас было целых два таких. Один пылился в храме, другой староста забрал к себе и называл эту штуковину «ро-бот». Когда-то давно, еще до моего рождения, робот был нов и красив, вместо ног у него были колесики, и первые пару месяцев он бодро колесил по деревне, пугая детей и старух. Иногда останавливался у какой-нибудь кочки или каменюки и начинал разговаривать сам с собой. Правда всегда говорил одно и тоже: – Со-би-ра-ю дан-ные. Био-ана-лиз запу-щен. Ребята потом долго играли «в робота», бегали от камня к камню, тыкали в них палкой и вопили на все лады «Сабираю даные», пока матери не загоняли их домой теми же палками. А слово «бианалез» у нас так прижилось, что жены стали ругать им подвыпивших мужей, а дети использовали вместо дразнилки. Потом в деревне начался первый ливень, и робот сдох. Или, вернее сказать, сломался. Мелкие колесики сразу начерпали грязи, лицо перестало светиться разными огнями, а вместо знакомы слов он выдавал какую-то тарабарщину, что даже сам староста не мог понять, что это он такое говорит. У старосты в огороде и жило теперь это чудовище. Корпус зарос грязью, колесики скрылись в трясине, а голова была скорбно опущена вниз. Я иногда подбегала к нему и подолгу вглядывалась в черное стекло на лице. Мне казалось, что в нем еще теплится какая-то жизнь, просто он заснул и нет никого, кто бы смог его разбудить. Однако при мне робот не просыпался и постепенно о нем все забыли.