И показал свои большие грубые ладони с тёмной дубовой кожей:
– И сырьё дармовое. Жена вон с реки таскает. Там немерено ивы растёт.
…А про меня родители и правда на весь вечер забыли. Только спать отправили слишком рано. И мама, поцеловав меня в лоб, выключила свет и плотно закрыла дверь в спальню.
Однако мне было не до сна. Весь вечер за стеной продолжалось весёлое застолье. То взрывы смеха, то музыка, то тишина. И то и дело слышались возгласы: «А помнишь, командир?», «А помнишь, Фёдор?..», «А помнишь переправу на Буге…» Или: «А помнишь нашего заряжающего Гиви? Шутника из Гори?» – «А Лёху Рязанца помнишь?..» И эти возгласы звучали порой под мамину музыку – игру на пианино. А тут вдруг услышала, как мама спросила: «А кого ж вы ждёте? Мальчика или девочку?» И гостья смущённо вздохнула: «Мне хотелось бы девочку. Мы и имя уже придумали. Назовём Победа». И мама обрадовалась, подхватила: «Ну конечно, Виктория – Вик-то-рия… А если мальчик, то Виктор…» – и победно ударила по клавишам пальцами. Мама, как всегда, могла удобно вращаться на табурете между круглым столом в центре комнаты и пианино, что у стены…
А потом… А потом у меня уже слипались глаза, а я всё слушала: «А помнишь бои в Польше… под Белостоком? А сержанта Седых?»
Ну как же им было не помнить эти кровавые бои под Белостоком, когда сгорал на глазах танк Коли Седых? Как он вылезал из башни, но был убит и бессильно повис на краю…
Тогда я – малышка, конечно, не знала и не могла знать, что случилось после того рокового боя под Белостоком. Об этом я узнала гораздо позже. А вспоминали они вот о чём.
…А танки всё шли вперёд, всё наступали. И в грохоте гусениц горели уже и справа, и слева. И от батальона в двадцать три машины осталось только шесть. И всё-таки эти шесть геройски взяли это местечко. После артподготовки на полном ходу ворвались вместе с пехотой, бегущей и следом, и между танками. Но немец уже отступил. Оставил местечко. И опустевший посёлок горел. Там и сям полыхал пожарами. Густой, удушливый дым стлался над чешуёй черепичных крыш, над переулками и перекрёстками. А по пустой площади ветер гонял какие-то бумаги и документы. Одним из первых выскочил из танка, из смотрового люка, с пистолетом комбат, гвардии лейтенант. И, придерживая хлопающий по бедру офицерский планшет, бросился в комендатуру. Но она тоже была пуста и разгромлена. Всюду в комнатах вонь и мусор, пепел и гарь, груды сожжённых, обугленных документов. На полу разбитая пишущая машинка. Хлопали двери и окна. Под ногами звенели гильзы, хрустело стекло.