– смеется он, – это же не конфета…»
Успокоившись, она исподтишка взглянула на Егора. Тот, свесив руки между колен, обиженно сопел, уставившись в пол.
Она тихонько провела рукой по светлым вихрам парня. Кравцов дернул головой и вскочил с места. Потоптался на месте, зыркнул на нее через плечо и шагнул к доктору. Нахмурив брови, решительно ткнул пальцем в сложенный надвое листок, лежащий на краешке стола, и грубо спросил:
– Может, вот оно, твое стихоблудие?
Отведя в сторону «указующий перст», Карл Натанович схватил бумагу.
– Точно, оно! – радостно воскликнул он. – Я нашел, нашел это место!
– Ну нашел и молодец. Пошли харчеваться, желудок уже к спине прилип.
– Липушка, иди, взгляни! – засуетился доктор, не обратив внимания на недовольство парня.
Алимпия приблизилась к столу. Вырванная тетрадная страница. Скачущие по листу чернильные буквы с трудом складывались в слова, слова – в предложения, предложения – в стихотворение.
– Прочти, дядя! – попросила она. – Сама никак не разберу.
Поправив пенсне, Карл Натанович начал читать. Сначала громко, затем все тише и тише, а потом и вовсе перешел на шепот:
– Что ты хочешь мне сказать, протянув печально руку?
Черным мраком наказать? Сколько мне терпеть ту муку?
Сердце разорвала в клочья, истерзала душу в прах.
Вот и гроб уже заколочен. Боль утраты, ярость, страх.
Горький рок: в часовне белой, под придавленной плитой,
Ты лежишь в одежде прелой на перине земляной.
Два монаха преклоненных камнем замерли в стене,
В разумах их помутненных стон доносится извне.
Дрожь бежит под грузной рясой, прах летит с могучих плеч,
Будто ждали сего часа – тело нежное извлечь!
Разом зажигают свечи, освещают Ведьмин трон.
Предвкушаешь нашу встречу, жаждешь показать мне схрон.
Знаю, где сусаль ты прячешь, сам ковал я тот ларец.
На картине обозначишь. Ключ – хрустальный леденец.
Мрамор черного надгробья разверзается в ночи.
Взгляд коварный исподлобья страсть мою не облегчит.
Вслед тебе иду в могилу, погружаясь в смрадный тлен,
По костлявому настилу. Пред очами – гобелен:
Тень неверная за дверью, враг хорониться иль друг?
Опасаться надо зверю, коль сразил его недуг.
Кровяные мысли прячет в свете дня алчный глупец,
Дикой злобою охвачен в полнолуние подлец.
Страшным ядом мозг пропитан, нет лекарства от него,
Век короткий нам отсчитан – злата хочет одного.