– Неспроста, видать, позабыл-то… Что, Людвига попа позвала?
– Велела завтра с собой приводить, – вздохнул он и, откинув полы сюртука, присел на край пуфика. – Аркаш, ты это…
– Знаю, Карл Натанович, знаю. Сгнил я нутром весь, дыхнуть тяжко. Демоны когтями острыми легкие разодрали. – Аркадий тяжело задышал, борясь с подступившим кашлем. –Чертова старуха с косой давеча приходила. – Его голос из хрипа перешел в сип. – Умолял повременить, дать с дочерью проститься.
– Да уж, – поддержал его доктор понимающим кивком.
– Ты помни, Карл, наказ мой: пригляди за Липой. Боюсь, кабы из-за наследства девоньку со свету ни сжили… Но и без гроша дочь оставить, на горькую участь обречь, права не имею отцовского.
– Все сделаю, Аркаш! Пригляжу за племяшкой – чай, дядька я ей, али кто?
– Опекуном тебя назначил, боле надёжи ни на кого нет. Сам знаешь, оплачивать сестрины долги – не в коня корм. Как барон-то застрелился, так и тянут из меня жилы. Помогал, как мог, покуда здоровье было, а раз так…
– Да понял я, Аркаш, понял. Ты лучше помолчи, побереги силушку.
Помолчали. Теплый ветерок колыхнул шелковый полог над кроватью. Перебирая пальцами поля цилиндра, Карл Натанович лишь тихо вздыхал, но сердечко уже радостно забилось в предчувствии жизненных перемен.
– Ты не держи на меня зла, что Наталию не сберег – не в моей то власти было…
Погруженный в собственные мысли, доктор едва ли расслышал слабый голос зятя, но смысл таки уловил. Отозвался быстро, слишком быстро, что не подобало случаю:
– Сама она так порешила, Аркаш! Не казнись зазря. Жаль, конечно, совсем молодой померла, да племяшка у меня вона какая справная вышла! – Он немного поколебался и тихо добавил: – Тут давеча баронесса…
– Знаю, что сказать хочешь: деньги, поди, совала, чтоб отправил меня к праотцам на ранней зорьке?
– Совала. Говорит, сил ее нет смотреть на мученья твои адские.
– Взял?
– Взял… А что ж не взять, коли дают?!
– Верно, – согласился Аркадий. – И как поступишь?
– Да никак: не убивец я…
– Что ж, и на том спасибо. Ты уж тогда ступай себе. Дальше я сам… дочку ждать буду…
Облегченно вздохнув, доктор поднялся с пуфика. Глянул в налитые кровью глаза Бруковича, привычно пощупал пульс. Пожав слабую руку, незнамо зачем поклонился в пояс.
– Стало быть, прощевай, Аркадий Маркович, – произнес он натужно.