– Вовчик – молоток, он бьет левой прямо в глаз!
– Серый ему сразу юшку пустит.
– Серый – трус. Вовчик, покажи ему!
– У Вовчика штаны помокрели. Бей первым, Серый!
– Не дрефь, Вовчик!
– Вмажь ему, Серый!
– Бей!
– Лупи!
Бойцы, примериваясь, толкали друг друга руками и плечами, входя в азарт. Потом мелькали кулаки, сыпались удары, мальцы устрашающе вопили, падали, кувыркались в пыли. Бились, пока у Вовчика или Серого не текла юшка из носу. Бойцов немедленно разводили, это закон – до первой крови.
Конечно же, уличные пацаны невзлюбили причесанного, в новеньких джинсах и кроссовках сынка начальника Ваньку Жеребцова. Однажды они заманили его драться «на любака» и подставили Ване явно не равного по силе и возрасту противника. Тот перестарался, навешал Ивану фонарей, выбил зуб и рассек губу. Ваня позорно под улюлюканье бежал домой и истерично ревел от боли и унижения. Дома он, рыдая и стыдясь, сбивчиво рассказал отцу, как его «ни за что» избивала «эта шпана».
Выводы были сделаны немедленно. Наутро участковый с нарядом милиции обошли все квартиры, где жили школьники, и собрали всех в детской комнате милиции, человек сорок. Разбирались почти месяц, об этом писала молодежная газета, показали сюжеты по телевидению о жестокости и насилии среди подростков. На двух ребят, «авторитетов», завели уголовные дела, родителей многих оштрафовали, остальных поставили на учет в детской комнате милиции.
Ваню Жеребцова с тех пор дружно возненавидели как ябеду и папенькиного сынка. Даже девчонки при случае творили ему мелкие пакости, писали ядовитые записки и прозвали его Сычем. Ваня боялся выходить на улицу, а в выходные дни сидел на даче, читая книжки, и сам с собой играл в шахматы.
– Плюнь на них! – внушал строго отец. – По этим мерзавцам тюрьма плачет, а у тебя есть будущее.
Но Ваня так не думал. Он одинок, его одолевал страх, по ночам беспричинно накатывали слезы. Особенно больно было, когда над ним пошучивали девчонки, которые нравились. Даже соседка, толстая шепелявая Люська, сюсюкнула:
– Побьешь Витьку Щербатого (того самого) – пойду с тобой в кино.
– Да я и не в кино с тобой не пойду! – невесело огрызнулся Ваня.
Люська надула толстые щеки и презрительно пнула ножкой:
– Вот Сыч ты и есть, самый настоящий!
У бедного Вани стоял ком в горле.
Он полюбил одиночество, много читал, разбирал шахматные задачи и больше общался со взрослыми. Образ жизни семьи отгораживал его от улицы, со сверстниками он чувствовал себя не в своей тарелке. Каждое лето ездил с мамой в Крым или в Гагры, в партийные санатории, где даже пляжи отгорожены решетками. Только для «своих» – буфеты, кино, спортплощадки. А со «своими» ему было неинтересно. Все взрослые делились на компании и компашки, сплетничали, обсуждали, кто кого обошел и почему негодяям всегда везет. Покупали вино и деликатесы на рынке, пьянствовали по ночам, флиртовали. Ваня знал тайны маминых друзей и наблюдал за взрослыми, как юный натуралист. Он был умен и скрытен.