
И Димка, в общем, был полностью
солидарен с этим мнением. Но это все была лирика, потому свои мысли
Еськов придержал при себе.
Этот ясный теплый день не порадовал
прямо с утра, когда пришлось выслушать незаслуженную выволочку от
командира полка, и потом все шло только хуже и хуже. И самое
паршивое – ничего хорошего впереди не светило. Стоявший перед
телегой мальчишка-лейтенант только подтвердил опасения. По всему
выходило, что скоро по этой дороге попрет стальная гусеница
гитлеровских войск. И потому настроение и до того плохое, стало
хуже некуда.
Умирать капитану очень не хотелось, а
других вариантов как-то и не было. Потому что приказать этому
пареньку, чтобы тот выделил из своего мизерного войска «самобеглую
гусеничную телегу», которая доставит раненое тело в медсанбат или
куда еще к медикам, в принципе было возможно – Николаев знал, что
он умеет убедительно приказывать, люди его слушались. Только вот
смысла не было в том никакого, потому как этот паренек в шлемофоне
ни двумя своими бронированными коробочками, ни даже тремя,
немецкого удара не остановит. Силы несопоставимы.
И догонят германцы в два счета. А что
такое немцы в нашем медсанбате – капитан уже разок видел, и очень
бы хотел больше такового не видеть никогда. Лютость, с которой
цивилизованные европейцы обошлись с беспомощными ранеными и
медичками, потрясла капитана до глубины души. Мертвых мужчин из
персонала там было человек десять, да и то больше санитары, а вот
женских трупов всех возрастов снесли тогда саперы в общую могилу
семьдесят два, да добитых раненых под сотню. Не просто убитых, а
видно было, что повеселились культуртрегеры, поизмывались над
беспомощными и безоружными.
Чтобы не выть от бесполезного
бешенства, капитан старался думать об отвлеченном, например – куда
остальные медики подевались, по штату их должно было быть 253
человека?
Но не очень помогало, особенно когда
мимо него пронесли замотанную в окровавленную простыню то ли
медсестричку, то ли докторицу, которая голой валялась на въезде,
бесстыже распластанной, с изуродованным лицом и странно
перекошенными грудями, которые, похоже, попробовали весельчаки
отрезать, да не задалось, перемазали только труп кровищей. Он узнал
тело по запомнившимся светлым кудряшкам. А когда на секунду
представил, что с его женой могли бы так же поступить – аж зубами
захрустел! Хорошо еще, что дочка маленькая совсем, и пока врача
Николаеву в армию призвать не могут. Но понимание того, что тут на
войне человечности места нет, – вошло в сознание капитану, и теперь
он чувствовал себя иначе, чем когда был гражданским инженером.