Из-за стремительно развивавшегося
отека пришлось срочно делать трахеотомию, вставляя стальную
трубочку, через которую со свистом пошел в легкие воздух, а
лейтенант в придачу еще и онемел. Теперь его стоны, когда он терял
сознание, были беззвучными протяжными сипами, вызывавшими у врачей
неприятное ощущение – как металлом по стеклу скрипит! – хотя в
медсанбате чего только не слыхали.
Когда морфий оглушил искалеченного
лейтенанта, хирург грустно хмыкнул:
– Красивый парень… Был.
Дальше становилось только хуже, и
первый раз измученный до предела лейтенант перевел дух, когда его
привезли в госпиталь, и на операционном столе стараниями
анестезиолога – пухлого сероглазого мужчины – боль стала тускнеть,
таять и вполне почти исчезла вместе с помутившимся и уснувшим
сознанием. Но, увы, только на время операции, а потом боль
вернулась.
Так уж сложилось, что в Финской войне
у армии серьезные госпитальные заведения с матерым персоналом были
буквально под боком – в Ленинграде, из-за близости к которому
финской границы, собственно, и началась эта война. Опасно это,
когда сосед на тебя зубы точит, а до второго по величине города от
неприятельской границы – десяток километров. Доплюнуть можно.
В солидный городской госпиталь с
профессурой, студентами и электрическим освещением хорошо
оснащенных операционных и попал Берестов. Трудно сказать – повезло
ли, потому как не раз он жалел, что не умер. Можно пенять на такое
слабоволие. А можно просто прикинуть, каково это, когда вместо рта
– крошево костей и порванное мясо, причем с самой густой
иннервацией чувствительных нервов, в норме замечающих самое слабое
прикосновение. И все они порванными своими веточками сигнализируют
о ранении. Со всей мочи! И боль такая, какой не было сроду. У
молодцеватого Берестова даже зубы ни разу не болели, зато теперь,
когда их осколки вынимали из простреленного языка, было что
почувствовать. Анестезия не снимала боль полностью, оглушала
только, и тягучая, изматывающая боль, на время действия лекарства
шла фоном, не уходя прочь ни на минуту. Даже выть не получалось, с
трубкой-воздуховодом ниже гортани, ниже голосовых связок, лейтенант
стал немым. И постоянно текла ручьем слюна, глотать ее было
чересчур больно, так как чертова пуля покорежила и верхнее твердое
небо, сместив мягкое. Сроду бы лейтенант не подумал, что за сутки
несколько литров слюней выделяется.