– Докторица, докторица, делать-то
что? – тряс ее кто-то за плечо.
И тише, вроде стало… То есть шума
много, но все-таки – не трясутся зубы во рту.
Санитар Петренко из ее отделения.
Семейный, солидный, надежный резервист, а тут посмотрела – сам
растерялся и вид напуганный, лицо от пота блестит, губы дрожат.
Резко села, стыдливо оправила
задравшуюся непристойно юбку. Сказать-то что? Ведь ждет подчиненный
от начальства мудрости и точных указаний.
Ей бы кто чего посоветовал!
– Что у нас там? – смогла выговорить
связно.
– А все, нету больше нашего
медсанбата, – просто ответил санитар, и вдруг у него по загорелой
морщинистой физиономии потекли светлые, какие-то совсем прозрачные
слезы.
– Как?!
– Всех поубивало! И Кравчука, и
Мищенко, и Савченко! Как взорвалось все! Все вдребезги! –
запричитал, перечисляя, Петренко.
– Так. Нам надо найти командование!
Где Левин? – по возможности строго, но дрожащим голосом,
пролепетала ошарашенная и этими сведениями докторица.
– Не знаю. Они вон с этой
медсестричкой в операционной были, мы им как раз на стол пехотного
старшину притащили.
Петренко с опаской уставился на тело
Берестовой, словно от него могла исходить какая-то угроза. Видно
было, что он с трупами раньше дело не имел и потому побаивается
их.
Потапова покрутила головой,
прислушалась. Самолеты улетели. Значит надо идти, найти главного
врача, то есть начальника медсанбата, доложиться, получить указания
и работать дальше.
Когда вышла на… Нет, назвать это
место недавнего лютого погрома поляной уже не получалось никак, –
вообще незнакомое, загаженное, исковерканное, испакощенное место!
Словно и не было тут на этой небрежно и жестоко перерытой земле
медсанбата – все засыпано вырванной землей, перемешано со всяким
мусором, ровное все – потому как все палатки исчезли, словно их
ветром сдуло, трава даже, которая была зеленой и блестящей, теперь
– как пережевана. И дымится в десятке мест, а там, где был
сортировочный взвод, – густо коптят догорающие грузовики. И по
бывшей поляне потерянно бродит два десятка людей…
Из двух сотен??!!
Ужаснувшись в душе, но держа на лице
маску уверенности, Потапова зашагала туда, где была операционная
палатка. Хоть Левин оказался прекраснодушным идеалистом, то есть
дураком набитым, а хоть какое начальство лучше, чем вообще никакого
– это доктор твердо знала.