Александр: Пятьдесят баксов на то, что распределение будет именно таким. Забьемся?
Мередит: Нет.
Александр: Почему?
Филиппа: Потому что так все и будет.
Ричард со смешком поднялся из кресла.
– Будем надеяться.
Он направился к двери, по дороге потянулся и ущипнул Джеймса за щеку:
– Покойной ночи, милый принц…
Джеймс отбил руку Ричарда блокнотом и снова нарочито за ним спрятался. Мередит, эхом отозвавшись на смех Ричарда, произнесла:
– Ты, когда в сердцах, горячее всех в Италии![5]
– Чума на оба ваши дома, – пробормотал Джеймс.
Мередит потянулась – с тихим многообещающим стоном – и оторвалась от дивана.
– В постельку? – спросил Ричард.
– Да. После того, что сказал Александр, всякая работа лишена смысла.
Книги она так и оставила разбросанными на низком столике у камина, а рядом с ними пустой винный бокал с полумесяцем помады у ободка.
– Доброй ночи, – сказала она, ни к кому не обращаясь. – Бог в помощь.
Они вдвоем растворились в коридоре.
Я потер глаза, которые уже горели от многочасового чтения. Рен швырнула книгу за спину, через голову, и я вздрогнул, когда та шлепнулась на диван рядом со мной.
Рен: К черту всё.
Александр: Вот это боевой дух.
Рен: Просто прочту Изабеллу.
Филиппа: Просто иди спать.
Рен медленно встала, промаргивая отпечаток огня на сетчатке.
– Наверное, всю ночь буду лежать и повторять монолог, – сказала она.
– Пойдем покурим? – Александр (опять) допил виски и скручивал на столе косяк. – Может помочь расслабиться.
– Нет, спасибо, – ответила Рен, выходя в коридор. – Спокойной ночи.
– Как хочешь. – Александр зачесал волосы назад, воткнул косяк в угол рта. – Оливер?
– Если я помогу тебе его скурить, завтра проснусь без голоса.
– Пип?
Филиппа подняла очки на темя и мягко откашлялась, пробуя горло.
– Господи, как ты дурно на меня влияешь, – сказала она. – Ладно, давай.
Он кивнул, уже на полпути из зала, руки в карманы. Я посмотрел им вслед, немного завидуя, потом снова привалился к подлокотнику дивана. Я пытался сосредоточиться на тексте, в котором было такое количество пометок, что он почти уже не читался.
Перикл: Прощай, Антиохия! Я узнал,
Что люди, не стыдящиеся дел
Черней, чем ночь, из кожи лезут вон,
Чтоб доступ к ним был свету прегражден.
Виною порождается вина.
Как дым с огнем, кровь с похотью дружна[6].
Я вполголоса пробормотал последние две строки. Я знал их наизусть, знал уже не первый месяц, но меня все равно грыз страх забыть слово или фразу во время прослушивания. Я взглянул на Джеймса, сидевшего в другом конце зала, и спросил: