– Так он у нас дезертир, бля…., – не унимался черт камерный, кривляясь подскочил к новенькому на опасно близкое расстояние. Склонился в издевательском полуприседе и… получил ощутимый тычок кулаком в нос.
– Ну ка оставь его, Готя! – из верхнего угла камеры раздался голос, – наш он, с Байгола, лесной.
– Ну, ты меня попомнишь, – прошипел, вытирая кровь с губы, местный чертила и отошёл.
– Залазь вон на пальму. Звиняй, больше местов нету, – хохотнул местный смотрящий.
Камера изолятора временного содержания не была тем, что привычно называют тюрьмой, и порядки в ней не поддерживались тюремные. Попытки как-то развлечься построением иллюзий лагерной жизни были смешными даже для Петьки. Готя, не смотря на свои угрозы, так больше и не решился на конфликт. Тем более через два дня арестованного Булих перевели в Майминский изолятор, затем суд, который присудил два года за нарушение режима поселения, побег и, добавив неотбытые полтора года, отправил в Таштагол. Там были нужны молодые кадры, которые не бояться снежных лесных командировок.
Эти две недели пересылок многому научили. Они показались такими длинными, длиной в полгода-год. За короткое время перевернули всю жизнь, поставили её на попа, убрали в далёкое прошлое таёжное житьё, искристый снег и тяжёлые снеговые тучи, тёплую хвою кедра и домашний сумрак охотничьей избушки. Сырые камеры, которые промораживали постепенно до костей ночами. Душный воздух от множества заключённых днём. Необходимость постоянно отслеживать поведение сокамерников и собственные передвижения. Невкусная переварено-подгорелая каша в алюминиевой миске, жидкий суп-баланда и мутный «чай» в жестяной кружке. Но и здесь Петька сумел держаться независимо, хотя и на рожон не лез. Народ разный, а потому нашлись и сотоварищи на краткие разговоры и поддержку молчаливую.
Попить же крепкого чайку удалось только там, где понимали толк в чифире, в Таштагольском изоляторе перед отправкой на лесозаготовки. Там всё успокоилось. Никто не гнул пальцы, никто не пытался «прописать», испытать на вшивость или как-то унизить. Имя, статья, откуда родом – этого было исчерпывающая информация, остальное уже знали. Ещё в Майминской колонии встретил земляков, которые знали и Сарэма, и Лёху Ленина и Зоринских. Оттуда и ушёл слух о свободолюбивом Лешем, что в принципе уважалось. Жить стал Петруха мужиком, но с определённым авторитетом у сидельцев. Крепость характера и лесные навыки ценились в сибирских тюрьмах не менее воровских понятий. Чёрная кость не встревала в мужичьи дела, удовольствовалась только толикой от передач, да законным безделием. Обрабатывали зону мужики. Когда завыли позднезимние ветра, а план лесозаготовок, как обычно, оказался на грани срыва, начальник сделал некоторые послабления режима в обмен на более интенсивную работу. Жизнь завертелась веселее.